Живое слово

НИКОЛАЙ ЧУДОТВОРЕЦ ТАК МНОГО СДЕЛАЛ ДЛЯ РОССИИ…

Итак, Великорецкий крестный ход 2020 года, несмотря на опасения, предупреждения и угрозы властей, в связи с короновирусом, состоялся.  Несмотря на то, что никакой пропаганды, призывов на Крестный ход не было.  То, что Крестный ход всё-таки пошёл, это результат глубинных внутренних общественных и духовных процессов. Есть в психологии такое понятие: «коллективное бессознательное». Впрочем, о «бессознательном» можно говорить, когда Навальный, используя методики манипуляции сознанием, вывел детей на свои протестные акции. «Бессознательное» — это произошедшие в Америке беснование. А вот, скажем, в Армении никакого «бессознательного» не было, власть сменили очень даже «сознательно». О народном самосознании говорит и Л.Н. Толстой в «Войне и мире»: «Все захотели». «Все захотели» — и победили двунадесяти языки. Вот это даже не просто сознательное, а сверх-сознательное состояние, когда «все захотели», формирует из массы индивидумов, из толпы НАРОД.

Так вот, на Великорецкий крестный ход 2020 г. пошёл НАРОД. Но, похоже, наши чиновники совершенно не понимают, что такое… вернее, КТО ТАКОЙ народ. Для чиновников народа нет. Есть электорат, есть народонаселение, коллектив, контингент, наконец, есть быдло, или, как выразился один  оппонент Михалкова, «быдляк». Даже писатель Крупин народа не разглядел – ему бодливые овцы привиделись.

Когда о. Леонид был ещё дьяконом, чиновник, молодой мощный мужик, повинуясь то ли тогдашней моде, то ли глубинному зову сердца своей супруги, согласился повенчаться. Венчание длится 40-45 минут. За этот промежуток времени, мужик трижды падал в обморок от запаха ладана. И трижды дьякон на своих плечах вытаскивал его на улицу отдышаться. В конце концов, пришлось мужика усадить на стул и таким образом закончить обряд. Ну, можно ли всерьёз рассматривать мнение этого человека о крестном ходе? И вот таких, падающих в обморок от запаха ладана у нас во власти, к сожалению, много. Вот интересно, в сортире ещё никто никогда в обморок не упал. От запаха каких-то там французских духов тоже никто в обморок не падает. От их стоимости — да, а от запаха – нет. А вот от запаха ладана – с ног валятся. Ладан – не коронавирус, а с ног сшибает. Эти вот «запретители», которые от церкви шарахаются, как чёрт от ладана, и утверждают, что крестный ход опасней, чем поход в магазин. Какие слова подобрать, чтобы они проявление народной жизни с массовыми мероприятиями не путали?

Владимир Николаевич, извини, но я, глядя на тебя, почему-то начинаю верить в переселение душ: свет не видел ещё такой полной реинкарнации божьей коровки, чем писатель Крупин. Прямо, мистика какая-то… Ну, куда всему Великорецкому крестному ходу до твоего православия! Это же, по-твоему, стадо бодливых овец! Ну, что ты смыслишь в Великорецком крестном ходе? Полностью, от начала до конца, ты прошёл крестный ход только один раз и, толком его не осмыслив, написал очерк «Крестный ход». Это было не то в 1991 или 1992 году, шло «туда» человек 120, назад – 27. Ты там, помнится, писал, как тяжело было тебе нести крест впереди крестного хода, как древко креста упиралось тебе в ремень… И вообще, как это тяжело – нести крест. Ну, зачем дело представлять так, будто ты этот крест нёс долго-предолго? Может, напомнить тебе, что крест этот неудобоносимый ты подхватил уже на входе в Великорецкое, на виду объективов кинокамер, и нёс ты его не больше полутора километров, а много километров до того крест мужественно несла худенькая женщина лет сорока, имя же ея веси Господь, которая в конце пути совсем обессилела, а все мужчины, кроме тебя, были заняты тем, что искали потерявшегося паломника. И вот, имея получасовой опыт крестоношения, ты возомнил из себя экспертом по крестным ходам. Помнишь, ходил такой девяностолетний паломник, ветеран войны, потом он принял монашество в Великорецком монастыре. Когда его спросили: «Дедушка, зачем же ты идёшь?» Он ответил: «Николай Чудотворец так много сделал для России…» И вот этот НАРОД, который переполнен чувством благодарности к Николаю Чудотворцу, ты называешь «бодливыми овцами» и ты отказываешь им в православии?! И что это за богословие у тебя: «Мы, православные, живём из послушания»? Извини, Владимир Николаевич, но у тебя понятие о послушании какое-то детсадовское. «Если хочешь сладко кушать,// Надо маму с папой слушать» (А. Барто) – вот твой уровень разумения о сложнейшем и тяжелейшем духовном подвиге. Борются в тебе, Владимир Николаевич, две ипостаси: писатель и лукавый царедворец; да и «сладко кушать» хочется…

А теперь о послушании, о котором так несмысленно радеет Владимир Николаевич. Время нынешнего Великорецкого крестного хода особенное. Опасность такова, что ни духовенство не имеет морального права давать благословение на крестный ход, ни само священноначалие не смеет распоряжаться жизнью и здоровьем своих священников, спрашивая с них крестоходовское послушание. Не бывает такого приказа: «Лечь на амбразуру». Каждый один на один со своей совестью. Взвесить нужно всё: свой духовный «багаж», ответственность перед семьёй, перед Родиной, перед Богом. Просто желание взять и пойти на Великую – не в счёт, каждый понимает, что такой подход легкомыслен, безответствен и пагубен.

Отцу Леониду Сафронову выпал жребий быть единственным священником этого крестного хода. Отец Леонид очень долго размышлял над всем этим. Никому из своих духовных чад благословение на крестный ход не дал. Он до последнего не знал: пойдёт или не пойдёт. Вернее: он знал, что пойдёт, но рассчитывал идти в одиночку или с двумя-тремя спутниками. Но когда увидел НАРОД, он понял, что должен быть с НАРОДОМ, и что он – часть НАРОДА. О. Леонид: «Те, кто запрещает крестный ход, сами на крестные ходы не ходили, поэтому они ничего не теряют от своих запретов, потому что ничего и не приобрели. А вот народу есть что терять. Потому что народ это паломничество, этот крестный ход хранит как зеницу ока с 14 века, и мы не имеем право разбазаривать это богатство».

Нынешняя коронавирусная ситуация не многим отличается от ситуаций, в которых о. Леониду приходилось заниматься богослужебной практикой. Мне приходилось воочию наблюдать, как батюшка исповедует умирающего от туберкулёза заключённого. Представьте узкую длинную, как пенал, камеру-палату: стены грязно-зелёного цвета, две кровати вдоль одной стены и две другие вдоль другой. Заняты только две у окна. Умирал тот, который слева. На  кровати с панцирной сеткой без матраса в какой-то груде тряпья лежит человек с землисто-серым лицом. Самое страшное в этом лице – это то, что совершенно невозможно определить, сколько же лет умирающему. Очень жутко и странно от сознания, что этому человеку могло быть двадцать лет, а могло быть и семьдесят… Священнику пришлось так низко склониться над больным, чтобы услышать его речь, что со стороны казалось, что он, как мать над ребёнком, касается губами лба умирающего… Сотрудники этого учреждения, бывало, заражались от куда как менее близкого контакта с больными. Умирающий туберкулёзный больной в десятки раз заразней просто туберкулёзного больного, а тут… Впрочем, священник исповедовал и ушёл. А вот тот, кто занимал кровать по соседству с умирающим, остался… Это был парень около тридцати лет. Он взял на себя подвиг(!) ухаживать за умирающими. Таким образом он проводил в последний путь несколько человек. Он дышал одним воздухом с умирающими, он подносил к их губам воду, порой из своего стакана… И он оставался живым… Дивны дела твои, Господи! Как же любишь Ты своих благоразумных и неблагоразумных разбойников! А теперь подумайте сами, посмел бы архиерей дать благословение священнику на такого рода поступки? И разве могло кому-то прийти в голову обеззараживать лжицу спиртом? И стоит ли священнику в каждом подобном случае бежать к епископу за благословением, тем более, что рукоположение во священника –  уже даёт право на Богослужение в какой бы то ни было обстановке.

В Горохове, одной из остановок крестного хода, случилось одно любопытное происшествие. Было это лет 18 тому назад. В Горохове был устроен православный лагерь для детей. Лагерь был полуофициальный, если не сказать, что подпольный. Дети жили в палатках. Пищу тоже готовили в полевых условиях. И вот у всех детей вдруг начался понос. Это была просто катастрофа. Здоровье детей оказалось под угрозой. Окормляли лагерь трое священников, но на тот момент в лагере был только о. Леонид. На утро должны были приехать машины, чтобы начать эвакуацию… А ночью батюшка стал служить молебен Николаю Чудотворцу. И вот настал момент, когда нужно было читать Евангелие. Тут фелонь вдруг как бы сама собой поднялась, и что-то мерзкое прошмыгнуло за спиной священника. Священник испытал самый настоящий ужас, но Евангелие из рук не выронил и закончил молебен. Наутро все дети оказались здоровыми. Это факт, и многие тому были свидетелями. Вот что такое молитва, обыкновенный молебен по Требнику. Так что и с нынешней хворобой молитва и пост не помешают. Тем более, что нынешняя болезнь – это болезнь крови. Не могу не думать, что Причастие Тела и Крови Христовой не может не очищать нашу кровь. В нас течёт Кровь Христова – это залог нашей жизни.

Так можно ли священнику пострадать от коронавирусной инфекции? Можно. И ещё как можно, что мы и видим. Ведь победители в битве – это не только те, кто радуются салюту, но и те, кто лёг грудью на амбразуру.

Читала комментарии к сообщениям о крестном ходе. Любопытно, что кое-кто прямо-таки истерить начал: остановите рассадник коронавируса! Куда полиция смотрит?! Разогнать! Мы все умрём! Интересно, что тот, кто желает натравить полицию на народ разгоном крестного хода, – он же любит обвинять полицию в произволе, жестокости и подавления свободы российских граждан. К чести самой полиции, следует отметить, что полиция, изначально заявив, что никакого сопровождения крестного хода не планирует, быстро сориентировалась и выставила обычные в таких случаях посты.

Протоиерей Александр Балыбердин, клирик Вятской епархии, в интервью «Комсомольской правде», заявил, что крестный ход движется без духовенства. Врёшь, Балыбердин! В лице о .Леонида Сафронова идёт всё духовенство Вятской митрополии… кроме тебя. «Называть это «крестным ходом» – без священников, идущих впереди фонаря, креста, хоругвей и самой Великорецкой иконы – не следует». Да, «без фонаря» и крестный ход – не ход. Ну, значит – пусть будет паломничество. Помнится, этот знаток по крестным ходам и традициям Вятки как раз и ратовал за семейные паломничества, не очень-то хорошо отзываясь о Великорецком крестном ходе в своём «романе» «Буковый лес»: «…семейное паломничество переродилось в тысячеголовое и заорганизованное шествие во главе с первыми лицами региона, в котором верующие выполняли роль статистов, восторженной и послушной массой», крестный ход стал напоминать «огромного тысячеглавого дракона». Собственно говоря, за что Балыбердин не возьмётся, всё выходит бездарно и пошло. Когда-то на крутом берегу р. Великой стояли две величественные сосны. Они были настолько устремлёнными ввысь, что и корнями оттолкнулись от земли и как бы парили в воздухе. И вот эти-то прекрасные «парящие» сосны, природный памятник, Балыбердин посчитал за пережитки язычества, потому что паломническая молодёжь, особенно дети, любили ползать под их корнями. Мне тоже нравилось, взбираясь по склону, пробираться через лабиринт корней. И вот по приказу Балыбердина эти «парящие» сосны были уничтожены. Или вот: на территории Предтеченской церкви по распоряжению Балыбердина была установлена «скамья примирения». Враждующие должны были садиться на эту скамью, чтобы «всё прошло». Даже по телевидению был пущен сюжет об этой чудодейственной скамье. То есть, получить отпущение грехов и Благодать можно, извините меня, через задницу. Или вот, по приказу Балыбердина, рядом с церковью в Никульчино был сооружён «рычаг истории» (именно так вот это и именовалось). Этот «рычаг» был настолько неуместен рядом с церковью и торчал настолько неприлично, что дети(!) выкинули его подальше в лес. Ну, что тут сказать? разве что Иосифа Виссарионовича процитировать: «Уймись, дурак!»

Отец Леонид – русский поэт. Когда-то он написал такие строки: «Жизнь прожить, что Поле Куликово, за Россию в битве перейти», – чтобы потом не отступать от своих слов и подтверждать их всю оставшуюся жизнь. Ему выпал жребий идти с крестным ходом. В своём поступке он руководствовался не только своим священническим опытом, но и надеждой, упованием, даже уверенностью, что за него обязательно будут молиться десятки, а то и сотни собратьев-священнослужителей.

Матушка Фотиния Сафронова, 2020 г.

ВЯТСКИЕ ВЫ ВЯТСКИЕ…

По матери я сибирячка. Предки моей матери пришли в Сибирь едва ли не с Ермаком и основали славный город Красноярск. Впрочем, я не собираюсь писать о своей родословной, только скажу, что у моей матери как у коренной сибирячки была такая особая поговорка, которую она пускала в ход, когда я сделаю что-нибудь не так, ну что-нибудь из рук вон плохо. Тогда, чтоб не называть меня дурой, она говорила: «Ну, что ты как вятская!» — или: «Вятская ты вятская!» В некотором роде она невольно напророчила: я вышла замуж за вятского и живу на Вятке…

И вот, выйдя замуж, я очутилась на Вятке. Грязь, обшарпанные дома, пивнушка с гадким кислым пивом, которое часами сосали мужики в засаленных спецовках… Везде признаки грядущей разрухи. И с каждым годом всё хуже и хуже…

По отцу я белоруска. В детстве поэтому я часто бывала в Белоруссии. Это были времена, когда в семидесятых годах там у власти первым секретарём компартии Белоруссии был Машеров. Если сравнить Белоруссию с той же Вяткой, то смело можно сказать, что там был рай. Мои родственники жили в маленьком районном городишке, десять тысяч населения, как Кирс. Никаких заводов там не было, только ремонт сельхозтехники да несколько сельхозтехникумов. Так вот в этом городишке было два двухэтажных универмага и один универмаг – типа «Северянки», специализированный магазин детской обуви, магазин взрослой обуви; продовольственные магазины: магазин-стекляшка, специализированный на торговле конфетами, специализированный колбасный, специализированный молочный, кооперативный магазин, масса мелких бакалейных магазинчиков. Ухоженные домики с палисадничками. Но это что! Однажды на автобусе я ехала мимо удивительного населённого пункта. Двухэтажные коттеджи, выложенные плиткой дорожки, везде клумбы и газоны, чистота изумительная. Спрашиваю: «Что это?» – «Колхоз Орловский». «Колхоз???» Назван был колхоз в честь первого послевоенного председателя Орлова. Этот Орлов был прототипом героя фильма «Председатель». Методы его руководства были довольно жёсткими. Денег на руки он не выдавал, но у него были особые учётчики, которые ходили по домам и записывали, кому сколько нужно носков, чулок, валенок и т.д., а так же замечали, кто из детей способен к рисованию, у кого музыкальный слух и т.д. И валенки, и шапки, и пианино – каждому по потребностям. Одна потребность только игнорировалась – выпивка.

А вот другие белорусские колхозники. Я отдыхала на берегу Немана. Недалеко расположилась компания деревенских. Они тоже отдыхали, видимо, после сенокоса. Человек двадцать. Деревенская закуска, бутылки с водкой. Сидели они несколько часов. И что вы думаете: водка лилась рекой, как если бы гуляли в Кирсе или в Лесном? Ничуть. На двадцать с лишним человек ушло бутылки четыре. Но зато сколько песен было спето! И как пели народные песни! Дух захватывало! Спрашиваю: откуда, мол, такие? – «Из деревни Делятичи. У них председатель – большой любитель народного пения, поставил условие: кто в народный хор ходить не будет, тому газ не подведу. В хоре там поют с детсадовского возраста и до смерти. Летом – полевые работы; зимой – на гастролях. Так всем колхозом всю Европу и объездили».

Когда в этих краях драли непосильные налоги с колхозников, когда запрещали людям держать по несколько голов скота, когда комбикорм здесь можно было достать по великому блату, там, в Белоруссии, можно было держать скота, сколько душе угодно. Машеров на это говорил: «Сколько ни держите, в два горла есть не будете, мне сдадите». И вот едва ли не на каждую улицу по графику подъезжала то машина с комбикормом, то с обратом. Я сама девчонкой таскала эти вёдра с кормом.

Я, как все знают, попадья. Дорогие отцы и матери района, почему я должна вас учить? Вы мне ответьте, почему вам наплевать, что творится с сельским хозяйством в районе? Почему на весь район осталось только двести голов скота? Почему председатель лойнского колхоза, одного из двух оставшихся в живых хозяйств, в одиночку бьётся за сохранение колхоза? Почему руководство района не может помочь с реализацией молока, мяса? Не поверю, если мне скажут, что район не имеет возможности иметь свой молокозавод и мясокомбинат! Чушь! По всей отсталой, как нам вбивали в головы, царской России за срок менее десяти лет, а точнее: в течение нескольких лет в начале двадцатого века, государством были понастроены тысячи мини-молокозаводов. Российским маслом и сыром вся Европа была завалена. Сейчас какие проблемы? Выпишите этому несчастному колхозу пару делянок леса, от продажи леса купите оборудование. Читаешь классику, Тургенева ли, Чехова, Лескова – там наталкиваешься на тот факт, что владелец лесных угодий – это человек богатый. Почему у нас в районе вырублен уже весь лес – народное достояние, между прочим, — а народ нищий? Почему??? Где народные деньги? Почему наши школы и детсады доведены до последней стадии убожества? Это при таком-то богатстве, при лесе?

Почему многострадальная Белоруссия, которая многократно сжигалась дотла всякого рода захватчиками, сумела стать передовым государством, а в то же время Кировския (Вятская) область, в которой за всё время существования России никогда не было военных действий, находится в разрухе? Не знаете? Отвечу словами профессора Преображенского из «Собачьего сердца»: «Разруха начинается в головах». Кстати, о головах. Волею судеб и гражданского кодекса оказавшийся в Вятке Салтыков-Щедрин подметил такую особенность вождей местных аборигенов: у них головы фаршированные. Своего рода, алиби в бездейственности и некомпетентности.

Так вот, я считаю, что если лойнский колхоз прекратит своё существование, всё руководство района: от главы района до последней секретарши обязаны подать в отставку. Впрочем, это не только о Верхнекамском районе. Можно, конечно, сослаться на то, что политика государства, мол, такая: при г. Путине, когда он был президентом, не было разработано ни одной серьёзной сельскохозяйственной программы (это за восемь лет!). Впрочем, когда был президентом г. Путин, тогда же вовсю развивалось сельское хозяйство в Белгородской области, которая тоже не менее Белоруссии пострадала во время войны и которая тем не менее на сегодняшний день, пожалуй что самый развивающийся и самый материально процветающий регион России.

Но там белорусы, белгородцы, а здесь – вятские. А вятские они вятские и есть.

Прочитав, как я по начальству прошлась, некоторые крепко обрадуются, но давайте и с простыми вятскими разберёмся.

Так вот вятские, ответьте мне, почему у вас подъезды заплёваны, почему вы мусор мимо мусорных бачков бросаете, почему вы материтесь и почему матерятся ваши дети? Почему кроме жрать, срать и спать вам в жизни ничего не надо и вы ни к чему не стремитесь?

м. Фотинья (Софронова).

О ВЕЛИКОРЕЦКОМ

КРЕСТНОМ ХОДЕ

О Великорецком крестном ходе написано уже немало статей, книг, снято много фильмов. При желании всё это можно найти, прочитать, прослушать, посмотреть. Повторяться мне бы не хотелось, но оригинальничать смысла не вижу.

Наша семья, на сегодняшний день, пожалуй, больше других из Верхнекамья паломничала на реку Великую.

Итак, почему мы идём в Великорецкий крестный ход? Не знаю. Потому что промысел божий необъясним. Потому что мне, лично, там хорошо. Потому что есть красота природы, мыслей, чувств, потому что есть в человеке такое свойство как радость. Однажды у одного девяностолетнего старичка, который шёл, опираясь на две палки, но шёл достаточно легко, быстро, работая своими посошками, как лыжными палками, спросили: «Дедушка, почему вы-то пошли на крестный ход?» «Из благодарности к Николаю Чудотворцу — он так много сделал для России», — ответил старец. Вы подумайте только: этот древний старик, крестьянин, конечно же, не имеющий высших образований, не состоящий ни в каких партиях, мыслит как государственный человек. Для него Россия — не политический лозунг, а вся его жизнь. Мне, лично, ещё далеко до такого осознания Великорецкого крестного хода.

…Мы начинали ходить на крестный ход, когда ещё ходили так называемые старорежимные бабушки. Они были удивительны. Мы учились у них. И мы, хоть и прошло пятнадцать лет, ещё не превзошли своих учителей. Многим из них было тогда за восемьдесят лет. Едва миновав Киров, они начинали петь акафист (особые молитвенные песнопения) Николаю Чудотворцу, притом наизусть (чтобы прочитать акафист один раз, нужно 20-25 минут); их пение прекращалось только на привалах — и так все пять дней, лишних разговоров они не вели, но, тем не менее, были очень приветливыми и радостными. Многие из них, например, как Маргарита, о которой писал Крупин В.Н., сидели в тюрьмах за веру. Маргарита отсидела десять лет. К слову сказать, она приходилась сестрой кирсинскому священнику отцу Сергию, бывшему офицеру, участнику Великой Отечественной войны. Отец Сергий служил в Кирсе где-то в годах семидесятых. После первого нашего крестного хода мы встретились с Маргаритой в центре Кирова. Идёт она сияющая, улыбка до ушей, узнала нас, подошла: она-то исповедница, а мы-то — ещё никто, душевно поздоровалась с нами, поговорили… Последний свой крестный ход Маргарита пошла, имея за плечами уже 86 лет жизни. На обратном пути она несколько раз падала в обморок, и, в конце концов, уже перед самым Кировом её посадили на автобус. На следующий год духовник уже не благословил её на крестный ход; она пришла проводить паломников до Макарья. Мы шагали с ней вместе, походка её была бодрая, упругая, она была всё такая же радостная. А осенью её уже не стало… Царство ей Небесное!

Мы тогда ещё только начинали воцерковляться, поэтому я пошла на свой первый крестный ход в брюках — ведь я ещё не представляла себе, что по лесу можно ходить в юбке, и крестный ход — это такое же Богослужение, только храмом становится всё поднебесье, сколько может охватить взгляд. Так вот, я — в штанах, а вокруг меня люди, которые исповедовали Христа не на словах, а на деле, и своей кровью это исповедование запечатлели. Что в таких случаях предпринимают наши нынешние богомольные старушки, бывшие «комсомолки, спортсменки, красавицы», когда в церкви оказывается молодая девушка в джинсах или юбке неподходящего фасона? Начинают учить, стыдить, пока, наконец, «богохульница» не убежит с решимостью никогда больше не переступать церковного порога. А вот мне ни одна из тех старушек, сохранивших веру в Бога в лагерях, на фронте, при всех коллективизациях, словом не обмолвилась, чтобы меня носом тыкнуть в мою бестолковость. Это не было равнодушием с их стороны, просто они знали: если меня привёл на крестный ход Николай Чудотворец, то он сам мой срам и прикрыл. Но они молились за всю нашу необъятную Россию и за меня, едва-едва научившуюся осенять себя крестным знамением. Если я чего-то сейчас понимаю в Церкви, так это в значительной степени благодаря им, о именах которых я даже не потрудилась поинтересоваться.

Начиная с 2008 года икону Николая Великорецкого митрополит Вятский и Слободской Хрисанф благословил возить по всей области. Возобновляются старинные духовные обычаи.

В Вятской губернии крестные ходы шли не переставая: закончится один, начнётся другой. Вся земля со всех концов непрестанно осенялась иконами. Чудотворны все иконы. Я лично видела, как мироточат обыкновенные бумажные иконочки, неоднократно получала помощь именно от простых икон. Но как есть Ангел-хранитель у каждого человека, так есть Ангел-хранитель у каждого села, города, народа… Ангелам соответствует икона. Есть иконы личные, а есть и государственные. Для Вятки такой иконой является икона Николая Великорецкого. Нас много лет убеждали, что икона — это доска доской. И в то же время за неуважительное отношение к портретам вождей можно было угодить за решётку. Мне известен случай, когда житель Рудничного получил десять лет лагерей за то, что во время ремонта портрет Сталина завалился за сундук и там провалялся помятый и запылённый. Но икона больше, чем портрет, уже хотя бы потому, что на ней изображён человек святой. То, что Николай Чудотворец своей иконой посетил в прошлом году Верхнекамье, равносильно тому и даже более того, как если бы посетил нас, скажем, губернатор. Но губернаторы, как, впрочем, и президенты, приходят и уходят, а Николай Великорецкий остаётся.

Что можно ожидать от посещения нас иконы Николая Великорецкого? Милости Божией. Как это понимать? В наших иконах содержится великая благодатная сила. Можно сказать иначе: через иконы Бог подаёт просителю благодатные энергии. Для того чтобы любить Родину, семью, мать, отца, жену, детей нужны силы, или энергия. Согласитесь, что в колбасе, хлебе таких энергий вы не найдёте. Такими энергиями как раз и располагает Церковь. И, в частности, она преподаёт их через святые иконы.

Почему существуют крестные ходы? Они существуют потому, что идеал России — это Святая Русь. А Святая Русь — Дом Пресвятой Богородицы, Дом Пресвятой Троицы. Одним словом — это просто Храм Божий. А в храме должны проводиться Богослужения. Вот таким Богослужением и является Крестный Ход. Верующий, т.е. русский человек, остро переживает это ощущение храма. В храме надо вести себя свято. Поэтому верующий человек и на природе ведёт себя как в церкви: не станет загаживать землю мусором, не станет отходы спускать в реку. Россия — это единственная православная страна, для которой были характерны многодневные крестные ходы, иными словами Россия — единственная страна, которая мыслится как храм Божий. Великорецкий крестный ход — это, пожалуй, что самый древний из российских ходов, кроме того — это единственно сохранившийся многодневный крестный ход. Все усилия советских властей закрыть его не увенчались успехом. Помню, одна старушка, подвижная, крепкая, с сильным голосом, что называется, гром-баба, рассказывала о хрущёвских временах, когда крестный ход запрещали, а паломников вылавливали солдаты и милиция: «Окружили нас, человек двести, в лесу солдатами и давай по нам стрелять, запугивать, а я ж на фронте была, я что, не могу боевых выстрелов от холостых отличить?! Вот мы и рванули прямо на их выстрелы — пробились!» В те времена, естественно, священникам невозможно было вести крестоходцев, но тогда, как я слышала, крестный ход иной раз вели дьяконы: одетые, так сказать, в штатское, молодые и безбородые, они не очень концентрировали на себе внимание. Согласно установкам властей, правящие архиереи в день, когда паломникам нужно было выходить из Кирова, произносили весьма гневные речи против крестного хода. Одна из старушек-паломниц так это рассказывала: «Стоим мы в храме — владыка распаляется, кричит: «Не благословляю!» — мы все слушаем, опустивши головы. Служба закончилась. Небольшая группа наших идёт к дому владыки, становимся на противоположной стороне улицы, как бы сами по себе между собой разговариваем, а сами ждём. Вот занавесочка на окошечке дрогнет — и из-за неё показывается благословляющая рука владыки. И уж после мы все смело идём на Великую». Так что даже в самые «запретные» годы крестный ход на реку Великую всегда благословлялся владыками.

Матушка Фотинья (Сафронова).

НА ШИПКЕ ВСЁ СПОКОЙНО

В начале декабря 2008 года о. Леонид (Сафронов) в составе делегации российских писателей был в Болгарии на Международной книжной выставке.

Болгары верхнекамцам — земляки

Декабрь в Болгарии — это не декабрь в Верхнекамье. На этом я и закончу описание всех красот этой благословенной земли, тем более что в наших библиотеках предостаточно литературы по этому предмету. Болгары считаются славянским народом, но, узнав, что я с Камы, кто-то заметил, что мы земляки, ибо предками болгар являются камские булгары, когда-то переселившиеся на черноморское побережье.

В Софии я встречался с учениками гимназий с углублённым изучением русского языка. Дети как дети, живые, любознательные, по-русски говорят хорошо. И вообще мало чем отличаются от русских детей. И школы болгарские мало чем отличаются от русских. Мы посещали элитные школы, и нельзя с грустью не отметить, что даже болгарские столичные школы такие же неухоженные, как и наши верхнекамские. По всему заметно, престиж школы держится усилием учителей, а не властей — всё, как у нас.

О русской литературе

Я — священник. И, будучи поэтом, я всё равно священник. Именно поэтому, думаю, я и был приглашён выступить на телевидении. Разговор шёл о русской литературе. Моим собеседником, а скорее оппонентом, был Евгений Попов, прозаик, публицист, тоже из российской делегации, человек абсолютно невоцерковлённый, из московской богемы. Сначала стали говорить о том, насколько правомерно преподавание в школе «Основ православной культуры». Мой оппонент, почему-то обозначивший себя православным, стал утверждать, что и остальные религии имеют право требовать преподавания в школах основ своих религий. Я заметил, что у нас страна православная, с чётко выраженной православной культурой, поэтому нашим детям необходимо знать, что формирует нашу историю, культуру. Потом речь зашла о праве писателя употреблять в своих произведениях ненормативную лексику и описывать срамные сцены. Мой оппонент говорил о правах художника на какую-то правду, я — о целомудрии литературы, что литература должна быть нравственной и целомудренной, как «Капитанская дочка» А.С. Пушкина. Писатель не имеет права выливать на головы читателей свои помои; писатель должен творить, а не вытворять, очистившись предварительно в таинстве исповеди, и дар свой нести к Алтарю.

…Ведущий передачи спросил: «Какой главный вопрос стоит перед современной литературой?» Я подождал, пока противная сторона выскажет своё мнение о том, что литература должна освещать жизнь такой, как она есть, что главное, по словам М. Цветаевой: «ненавидеть сытость сытых и голод голодных», то есть чтобы всё делить поровну, по справедливости. Моё же мнения было такое: главное — показать, насколько пагубно для души всё греховное; душа — это главное в литературе, а где душа, там и церковь… Бог — это красота, и жить нужно по красоте, а не растрачивать душу в деляжничестве.

В делегации был известный детский поэт Эдуард Успенский. У меня тоже немало детских стихов, но с Успенским мы поэты диаметрально противоположные. Он — поэт советский, а я отношу себя, вследствие того, что я — человек православный, к русским поэтам. И, как у русского поэта, у меня есть лирические стихи, а у Эдуарда Успенского таких стихов нет. Да он, по-моему, и не воспринимает лирику. В моём понятии, это его трагедия. Конечно, Э. Успенский — большой мастер: у него стих свободный и лёгкий. Его поэзия увлекательна, занимательна, любопытна, но для души в увлекательности и занимательности польза, я думаю, невелика. Русский человек мыслит сердцем, трудится душой, а силы-энергии для такой работы черпает в церковных таинствах. В беседе с Э. Успенским я говорил, что детский возраст — это ангельский возраст и литература должна быть ангельской, что стихи должны трогать душу ребёнка. А его стихи ребёнка будоражат, его поэзии чужда лирика, но именно лирика заставляет душу работать. Русская литература православна по своему духу, она лирична даже когда произведение несёт шуточный характер. Шуточный, а не шутейный! Автор никогда не позволяет хохотать, потешаться над своим героем, но жалеет его. Чтение такой литературы привносит в душу тишину, словно «тихий ангел пролетел».

В составе делегации был и Альберт Анатольевич Лиханов. Виделись мы с ним мало; в Болгарии он гость не редкий, его книги переведены на болгарский язык, он чувствовал себя там своим, и, как свой среди своих, так сказать, смешался в толпе с местным населением. Только вечером 4-го декабря, в день Введения во храм Пресвятые Богородицы, мы долго сидели у него в номере, разговаривали о литературе; зашёл разговор о Патриархе, которого Альберт Анатольевич знал лично и которого очень уважал… Рано утром 5-го декабря он уже улетел в Москву, ещё не зная о смерти Святейшего.

Памяти Патриарха

Мне пришлось быть свидетелем, как в Болгарии относились к нашему покойному Патриарху. Зайдя в Никольский храм, я видел, как навзрыд плакали его прихожане-болгары, скорбя о кончине нашего Патриарха. Так можно скорбеть только о родном человеке. Мне подумалось, что вот здесь, в Болгарии, лучше знают и чувствуют, что такое Россия. Россию здесь любят. Память о России для болгар священна. Чего только стоят названия Софийских улиц! «Князь Александр Дондуков», «Проспект Скобелева», бульвар «Царь Освободитель», Ленинградский проспект.

В перерывах между выступлениями удалось побывать в Рыльском монастыре. Там почиют мощи Иоанна Рыльского. Казалось бы, ну, что мне до какого-то болгарина, жившего в Х веке в дупле дерева? Зачем прикладываться к его останкам? Ведь можно было бы вместо этого посидеть в компании с кем-нибудь так сказать, более общительным, разговорчивым? Если предположить, что общение может быть только устное или письменное, то есть материалистическое, тогда поездка к мощам — напрасная трата времени. Но, если учесть, что люди могут общаться, «как звезда с звездою говорит», от души к душе, тогда, может оказаться, что посещение Иоанна Рыльского — одно из самых памятных событий.

В Москву я вернулся вечером 8-го числа; поклониться гробу Святейшего уже не было никакой возможности: народу, несмотря на дождь, было великое множество. Народ лишился своего отца. Было как-то очень сиротливо.

На следующий день, после похорон Святейшего патриарха Алексия, я оказался на вечере, посвященном поэту Николаю Рубцову. Певица с удивительным голосом и мировой известностью, Лина Мкртчан ведёт около десяти лет цикл вечеров патриотической направленности «Возвращение на Родину». Она не раз приглашала и меня выступить на своих вечерах рубцовский вечер стал ещё и вечером памяти Патриарха. Я читал стихи великого русского поэта Николая Рубцова. Тихая светлая радость сопутствовала этому вечеру.

Ещё есть порох в пороховницах!

На следующий день на поезде я выехал в Вятку. А перед этим меня попросили отслужить молебен в спортивной школе. Юношеская команда по каким-то там единоборствам поехала на мировой чемпионат среди юниоров. Здесь удивительно было то, что команда для выступления на мировом уровне была подготовлена всего за один год! Готовил её настоящий казак, то есть не ряженый в лампасы, а истинный хранитель казачьего духа. Несмотря на своё могучее боевое мастерство, казак не показался мне богатырём. Впрочем, мне рассказали, что приехавшие как-то из Кореи тамошние виртуозы-бойцы с чёрными поясами, в отличие от меня, сразу распознали в простоватом мужике грозного противника; встретиться с ним в тёплом-дружеском единоборстве они не пожелали. Верю. Потому что рукопашный стиль, выработанный казаками за много столетий, пожалуй, самый сильный в мире. Из поколения в поколение передавались приёмы рукопашного боя, но всё это было погублено вместе с казачеством. Во всяком случае, многим хотелось, чтоб казачество было бы уничтожено полностью. Но «есть ещё порох в пороховницах»!

О. Леонид (Сафронов).

Я БЫЛ НА АФОНЕ!

Путь к Афону начинается с сердца, нужно подвигнуться сердцем. Проще говоря, нужен подвиг. Слава богу, большего от меня и не потребовалось: подвиг финансовый взял на себя один из московских знакомых по Великорецкому крестному ходу Алексей. Пока готовился загранпаспорт, пока намечалось время поездки, финансовые обстоятельства Алексея перестали благоприятствовать нашему с ним паломничеству. Но сердцем я уже был на Афоне: службы афонским святым я старался не пропускать.

Прошло больше года, как вдруг, в сентябре, накануне дня Силуана Афонского, — срочный звонок из Москвы: всё — поехали! Нас собралась группа из семи человек. Кроме меня, все москвичи, или почти москвичи, ведёт группу отец Николай, священник из Подмосковья. Он опытный паломник: пятый раз едет на Афон.

Вот и Греция. Мы — в Уранополе. До Афона — рукой подать. Городок называется звёздным: здесь со всех стран и из России тоже собираются на отдых богатые люди. Бархатный сезон. Днём все на пляжах, ночами — в ресторанах. Но шума нет — меру знают. Море. Лодки. Рыбаки. В ведёрке — рыба. Так себе. Морда тупая, а брюхом на язя похожа.

На следующий день паромом до Афона. Географически Афон — это полуостров.

Всякая страна славится своим народом. Англия — англичанами, Германия — немцами, Франция — французами… Но совершенно по-особенному славен Афон. Он славен своими православными монахами. И потому Афон — не полуостров, а остров в житейском море.

Едем на автобусе до Ватопеда. Большой греческий монастырь. Но есть и русские монахи. На святом месте как-то не спится. Пошёл во двор. Тишина. Звёзды мерцают, да за стеной море шумит. В сердце волнение: и радостно, что ты здесь, и грустно, что ты не в России… Прислонюсь, думаю, к дереву да постою: успокоюсь, посозерцаю… Слышу: какой-то шорох, приглядываюсь: под деревом, где подумал я устроиться, уже кто-то стоит. Ищу другого места для уединения — под аркой. Но и там тоже монах. Сунулся в третье место — но и там уже кто-то молится. Наконец, устроился под кустом неизвестного растения, пахнущего русской полынью. Службы на Афоне начинаются с четырёх утра. В восемь не то завтрак, не то обед. Пища простая, но по-гречески: овощи-фрукты с большим количеством острых специй и приправ. В воскресенье и праздники подают ещё креветок и осьминогов. На столиках в графинах сухое вино, но больше пьют простую воду, это в монастырской трапезной, а в гостинице предлагают ещё кофе и чай, а также виноградную водку — интернациональное средство от простуды. Надо сказать, что на Афон я прибыл с больным кишечником, вся эта иностранная кухня, сдобренная острыми приправами, должна, казалось бы, вовсе меня угробить, по всей медицинской логике. Но, — удивительное дело! Преизобильное количество пряностей, освящённое молитвой, всего в несколько дней излечило меня совершенно.

После службы прикладываемся к святыням Ватопеда и идём дальше, в другой монастырь. За монастырской стеной — свалка. Прямо на свалке растут помидоры-дички, маленькие и сладкие. Для нас, русских, что ни говори, — диковинка, да ещё бесхозная. Как же мы могли не нарвать этих помидорчиков?

Идём вдоль берега моря, потом сворачиваем на горную тропу, вымощенную булыжником и молитвами многих поколений монахов. Пахнет, как ладаном, цветущим вереском. А ведь действительно здесь есть такая трава, которую кладут в кадило как ладан. А уголь для каждения здесь изготавливают, пережигая виноградную лозу. Впрочем, что тут удивительного? Уголь из лозы? Так ведь это же Афон, а не Вятка! А удивило меня вот что: здесь, на Афоне, растут наши, совсем вятские, сыроежки и белые грибы! Собираю. Ими, говорят, травятся. Но Алексей утверждает, что в предыдущие свои посещения Афона он вовсю ел грибы и, как видите, до сих пор жив. Возможно, что русским нипочём и такая напасть, как грибы, но на всякий случай собирать грибы перестаю.

Тропа идёт то вверх, то вниз, море необозримое и сияет, сияет необозримо. Красота! Сердце ликует. Пошли стихи. На ходу записываю в книжку. Так и льются стихи! Это хорошо или искушение?! Всё-таки на святом месте молиться надо, а у меня — стихи… Надо молиться! А стихи так и прут…

Идём мимо монастыря зилотов. Зилоты славятся своей непримиримостью. С кем? С чем? «Православие или смерть», — вот их девиз. Нам надо выше. Взбираемся на гору в келью преподобного Антония — зачинателя монашества на Руси, основателя Киево-Печёрской Лавры. В пещерке у Антония отслужили молебен с акафистом, долго читали поминальные записочки своих прихожан. Потом опустились вниз к зилотам. Какой прекрасный, поразительно крупный, прямо-таки библейский виноград растёт у них! Соблазнились. Попросили кисточку. Отказали. Православие? Или смерть? Невольно глянул ввысь на пещерку преподобного Антония. Насколько он выше!.. Что было бы на Руси с монашеством, если бы Антоний был зилотом? А с Русью что было бы?! Нет, Антоний выше. Сама Богородица явилась ему и повелела идти на Русь. Кто такой был Антоний? Грек? Славянин? Скиф? Откуда он пришёл на Афон? Бог весть… Для нас он — русский монах, чьи мощи почивают подспудом в Киево-Печёрской Лавре. Спускаемся вниз. На берегу большая лужа, соединяющаяся с морем ручейком. В луже полно лягушек, да барахтается там большая морская черепаха. Бедная! Она мутит вокруг себя воду и из-за мути не видит или не хочет видеть, как выбраться к морю… Как она похожа на зилотов! Идём дальше. Слева за колючей проволокой виноградники и оливы — хозяйство зилотов. Справа ограды нет. А растут прекрасные гранаты. Соблазнились. Попробовали. Потом сказали, что и гранаты также принадлежат зилотам. У них, видно, просто колючей проволоки на всё не хватило. Так мы гранатами «подорвали» у зилотов экономику. Грех, хоть и по неведению…

Добрались до Хиландара. Сербский монастырь. Идём на вечернюю службу. Служат на церковно-славянском языке, совершенно русский дух. Ужинаем. К русским здесь отношение очень сердечное, но на ночь остаться не благословляют. Недавно у них произошёл пожар. Сгорело почти всё. Говорят, монастырь подожгли албанцы. Но я подумал, что это — попущение Божие: бедствие от бомбёжек, которое началось в Сербии, не могло не коснуться и афонских сербов. Монахи — сопричастники своего народа и в радости, и в горе. В Хиландаре растёт чудесная лоза. Плоды и даже листочки от неё помогают женщинам от бесплодия. Нам благословляют частички от этой святыни.

На Афоне как солнце село — сразу ночь; никаких сумерек — сплошной мрак, если звёзд на небе нет. Плутать в потёмках нам не пришлось: нас повезли на машине до кельи иеросхимонаха Кукши. Своё имя он получил в честь святого преподобного Кукши. (Кукша. ХI век. Киево-печёрский монах Кукша отправляется на север обращать в православную веру вятичей. Там он гибнет за Христа. Тело его бросили в воду, может, даже в ту же Вятку, а воды бережно донесли его мощи до Киева в родную Лавру… А говорят ещё, что Вятка с Днепром не соединяются! Ещё как соединяются! Духом!). А теперь ещё и на Афоне молится за Вятку иеросхимонах Кукша. Афон — Русь — Киев — Вятка. Кукша подвизается один, но сослуживать приходят к нему двое монахов. На море начался шторм. А у нас началась Божественная Литургия. Причастились.

На Афоне, как и вообще на юге, много змей и скорпионов, а ещё здесь водятся крупные сороконожки — скалапендры, укус их смертелен не менее, чем у змей и скорпионов. Но у отца Кукши есть кот. Рыжий, громадный и заласканный. Все его знают. Плут и проныра. Нашёл себе кошку и привёл к отцу Кукше, да не одну, а с выводком котят. Такая вот котовасия. Иеросхимонах в шоке: животных женского рода афонские монахи вообще не держат. Как-то один больной монах завёл козу, чтобы лечиться молоком, а у козы вместо молока пошла кровь… Как отцу Кукше разбираться со своим котом? Духовно или душевно? А может, как-нибудь телесно? Что глубже: душа человеческая или море?

Шторм задержал нас у о. Кукши на два дня. Ночной шторм. Везде молнии. Море, как бесноватый с пеной на губах, бросается на Афон. Но разве ярость может быть сильнее молитвы? Через два дня море укротилось. Вообще до грехопадения Адама стихии не существовало. Вначале «штормит» в человеческой душе, а потом уж водное естество откликается цунами…

Тотчас по прибытии на Афон, особенно если прибыл откуда-нибудь с Вятки в конце сентября, когда на родине уже всё замерло в ожидании зимы, поражает великолепие природы. Двадцать градусов жары. Яркие растения, украшенные плодами. Махонькие, с голову спички колибри-птички. Но человек выше природы. Даже по его мёртвым костям холодный рассудок антропологов заключает, что Человек — Разумен. Но от соприкосновения со святыней сердцем познаёшь, особенно здесь на Афоне, Человека Молящегося. Душа монаха глубже моря и выше гор. Вершинами горы упираются в небо, а на вершинах живут монахи и духом восходят к Богу. На Афоне живут 12 Старцев. Не каждый сподобляется их увидеть. По преданиям, они должны служить последнюю Литургию на вершине самой высокой горы (высота 2,5км) в храме Преображения. А потом Афон погрузится в море, и наступит Конец Света. Старцев всегда 12. Когда один из них преставляется, Святым Духом на его место поставляется другой монах.

Прощаемся с отцом Кукшей. Идём берегом моря, на ходу пишу о море стихи.

Раньше море выбрасывало на берег антиквариат и людей Божиих: пророка Иону, апостолов Павла, Иоанна, нынче — обломки унитазов и трупы утонувших во грехе… Прогресс. Мимо Афона идёт катер с отдыхающими. На нём и женщины есть, в купальниках. Бабовоз, как в шутку говорят о нём монахи.

Интересно, что здесь, на Афоне, как-то не замечается отсутствие женщин и в то же время по-настоящему ощущаешь себя мужчиной. Потому что живо чувствуешь, что здесь царит Дева Богородица Своей Чистотой. Присутствие Девы возвышает мужчину. Ощущение Чистоты ставит душу на своё место, а тело — на своё. Мужчина — это муж чина, или чин мужа. А чин — это есть порядок службы Богу. Поэтому главное мужское начало — это молитвенное, а женщина — помощница мужу в этом чине.

Восходим на гору, где подвизается схиеромонах Венедикт с послушником Сергием. Встречают радушно. Знакомимся. Отца Николая они уже знают. Угощают деликатесом: колючими плодами какого-то кактуса. Вкус непонятный, но пахнет вроде как земляникой. Из приличия съел один, послушник Сергий подложил другой, а потом и третий — этот показался мне и изнутри колючим. Угостили хорошим афонским вином.

Недалеко находится пещерка Григория Паламы, который видел Фаворский Свет и доказал, что этот свет есть Энергия Божия, а не тварное, наподобие солнечного, свечение и не галлюцинация возбуждённого воображения. Тем самым он богословски обосновал монашеский подвиг, как Озарение Божественного Света. Зашёл в пещеру и побыл там минут пятнадцать. Чтоб мне на этом святом месте за пятнадцать минут ощутить что-то светлое в своей душе, Григорию Паламе пришлось провести много лет в темноте пещеры.

С фонариком по темноте добрались до ближайшего монастыря. Отдохнули, послужили и утром двинулись до русского Пантелеймонова монастыря. Из здешних подвижников особенно дорог Силуан Афонский. Он родом из тамбовских крестьян. Он был, в некотором смысле, завхозом монастыря, т.е. он не имел возможности уединяться в келье для Богомыслия, постоянно находясь на людях, всегда в хлопотах. Но за своё смирение он был настолько просвящён Духом Святым, что силой своей молитвы он мог объять весь мир: с ним искали встречи профессора и богословы. Одной беседы с ним хватало, чтобы полностью изменить мировоззрение собеседника — такая сила убеждения была в его словах. В костнице, хранилище мощей отошедших к Богу насельников монастыря, приложились к честной главе преподобного Силуана.

Когда на Афоне умирает монах, его погребают без гроба, обернув в монашеские одежды, мантию. Через определённое время могилу раскапывают и по цвету костей определяют посмертную участь брата. Если кости обнаруживают чёрными — это значит, что душе умершего очень плохо. Тогда кости снова зарывают; братия накладывает на себя строгий пост и усиливает моления. И таким образом молятся до тех пор, пока кости не приобретут белый цвет. Тогда просветлённую главу умершего помещают в костницу. Молитва до побеления — вот истинное милосердие и настоящие поминки. А «в миру» умершие только и довольствуются тем, что на похоронах о них плохо не говорят. Да и после похорон кто не признаётся себе, что «был как дурень на поминках»?

Потом кратковременный отдых, почти ночное Богослужение, и опять идём берегом моря.

С трёх часов дня начинаем восхождение на самую высокую гору Афона, к храму Преображения, куда, по преданию, соберутся на последнюю Литургию двенадцать Старцев. До сей поры у меня всё было хорошо, шёл, казалось, Святым Духом. Никакой усталости: службы не пропускаю и, следовательно, не сплю практически, пишу стихи, тащу тяжеленный рюкзак (вокруг одна святость: вот и подберу то камешек, то листик, то святой воды наберу). Так хорошо было, что и от бренной пищи отказался — думал, ни к чему она мне. Одним словом: паломничаю с удовольствием от своей святости. Тут и постигло меня восхождение. Конечно, если б я знал, что такое восхождение, я бы, может, как-нибудь поаккуратней обошёлся с резервами своего организма, но, видно, Богу было угодно указать мне на мою немощь.

Итак, восхождение. Тяжко. Груз за плечами. Груз в ногах. Груз во всём теле. Тропа всё вверх, да не прямо, а зигзагами. Моя братия расположилась на отдых, а я пошёл дальше, потому что боялся: присяду, расслаблюсь и совсем не смогу идти дальше. Но я заблудился: попал не на ту тропу. Вышел к разбитой келье. Монах-румын встретил меня. Попробовал с ним объясниться. Он понял только то, что меня нужно поскорее проводить в келью по соседству. Соседом румынского монаха оказался молодой грузинский монах. Он всё понял и вывел меня на нужную тропу. Так мне пришлось догонять своих, которые думали, что догоняют меня.

Мои заблуждения совсем меня вымотали. Последний привал у Успенского храма. Еле-еле дополз. Каких только обетов я не давал Богу, лишь бы только достичь вершины! И тем не менее до вершины я не дошёл… Я не дошёл. Я, который много лет ходил в Великорецкий крестный ход. Я, который по семьдесят километров в день нахаживал, добираясь до своих верхнекамских приходов!

Мы все рады смиряться, но так, чтобы по-своему, кому как нравится. А надо бы по-божьему… так, как смирились и Антоний Киево-Аечёрский, и Григорий Палама, и Силуан Афонский, и неисчислимое множество других святых.

Переночевали в Успенском храме. С нами там оказались ещё человек пятнадцать из Литвы. Православный приход с отцом иеромонахом. Утром отслужили Литургию. На вершину, которая казалась совсем рядом, отправились из нас только двое. Но зато за этих за двоих молились всем собором, а значит, на вершине мы побывали все вместе и не ногами, а духом.

Успенский храм возник на месте, где побывала сама Богородица незадолго до Своего Успения. По Своей немощи(!) Она не поднялась выше и не достигла вершины. Но Она не роптала на эту немощь, не воскорбела. А уж Её-то, Матерь Божию, Ангелы в мгновение ока на какую угодно гору вознесли бы! А Она, как вот я грешный, изнемогла… Со мною вместе изнемогла. Ради меня и таких, как я, изнемогла, соизволила изнемочь. Она снизошла к нашей немощи. Она причастница нашей немощи, чтобы мы стали причастниками Божьей Славы. Высота какой горы равна высоте ТАКОГО смирения?!

С отцом Николаем спустились до румынского монастыря. Смирился и плотно поужинал, правда, по-румынски. Дождались своих. Передохнули. Послужили. И пошли дальше.

Дошли до Лавры святого Афанасия Афонского. Главный монастырь Афона находится на месте бывшего языческого капища. Посреди Лавры растёт мирт, величественное дерево. Под этим миртом молился святой Афанасий, а на ветвях сидело множество бесов и мешали святому. Тогда он взмолился к Богородице. Богородица явилась к нему и сказала, что если Афанасий за один день построит церковь, то бесы пропадут. И Афанасий выстроил за один день храм, маленький по размерам, но великий по Духу. Бесы исчезли, но с тех пор ветви, когда-то отягчённые нечистой силой, опущены к низу, свидетельствуя о подвиге святого Афанасия. Велик в Боге человек!

Перед нами мерзость сатанинская, безобидность которой некоторые бесстыдно доказывают. Большой камень, на котором бесам, или как их ещё мягко называют, языческим божествам, приносили в жертву людей. Вот выемка, куда укладывали головой несчастную жертву, вот желоб, по которому стекала кровь… До ужаса всё ясно и наглядно. Примерили бы защитники язычества свои горячие головки к этому холодному камню! Может, гордыньки бы и поубавилось.

Побывали в пещере Кукузеля, бывшего придворного певца, который с высоты мирской славы снизошёл до тесной пещерки, чтобы взойти на высоту Божественного созерцания.

А вот ещё мирт. Он вырос из посоха Афанасия Афонского. Взял я из-под корней горсть земли и оставил тут горсть своей вятской земли, от нашей Никольской церкви. Привезу афонскую землю домой и рассыплю у храма. Наш храм будет стоять на афонской земле.

На автобусике поехали в Иверский монастырь. Шофёр-грек какой-то уж больно русский, русский до слёз, совсем простой и какой-то родной, прямо-таки вятский. А может, это мы совсем простые, как греки? Все мы тут сыны одной Православной Матери-Церкви.

Иверский монастырь славится Иверской иконой Богородицы. Лик у иконы от времени тёмный. В трещинке, как в ранке, запеклась кровь. Настоящая кровь! Когда-то воин-иконоборец пронзил Лик Пречистой Девы копьём — и из иконы брызнула кровь…

После Иверона зашли в келью недавно почившего греческого монаха отца Паисия. Он был одним из самых известных старцев современности. Помолились на месте его подвигов и отправились в Андреевский скит.

Когда-то Андреевский скит был большим русским монастырём, сейчас русских там почти нет, службы ведутся на греческом языке. Всё реставрируется. Познакомился там с паломником из Канады, православным священником отцом Владимиром, русским. Разговорились. Он сказал, что главная святыня Андреевского скита — икона Богородицы из Слободского. В настоящее время она находится где-то в Петербурге. И колокола здесь тоже слободского литья, он сам читал надписи на них. Вот так: приехал на край света, чтобы наткнуться на Вятку! Чудеса да и только! В костнице монастыря стоит большое Распятие. Изображение Господа Иисуса Христа живописное. Но вот чудо: Господь то открывает, то закрывает глаза… Ни объяснить, ни понять это нельзя — это надо видеть.

В костнице самый жёлтый, прямо-таки восковой череп (жёлтый цвет кости свидетельствует о большой святости) принадлежит бывшему купцу-миллионщику Серебрякову. Все свои миллионы он пожертвовал Андреевскому скиту, а сам всего за шесть лет до смерти стал схимонахом. Какую святость являет высочайшее смирение!

На воскресную службу решили отправиться в Ватопед, потому что, говорят, она там очень торжественна. Шли целый день, но к Вечерни успели. Однако там и без нас хватало паломников. На Богослужение прибыло правительство Греции с сонмом телохранителей и журналистов. Яблоку упасть негде. Нас покормили осьминогами; быстро нашлась машина — и вот мы опять в Андреевском скиту.

На следующие день мы пришли на пристань, откуда начался наш крестный ход по Афону.

И тут в нашей группе произошёл раскол. Если решился на подвиг, пусть даже на такой, как паломничество, то жди искушений: враг будет испытывать на прочность. Отец Николай, который собственно и вёл группу, решил идти снова к отцу Венедикту и там служить Литургию, а Алексею, который оплатил мне поездку, захотелось в болгарский монастырь Зограф. Я разрешил спор в пользу Алексея, как показалось отцу Николаю, из меркантильных соображений. Хорошо спорить отцу Николаю! Он уже пять раз был на Афоне и ещё раз десять будет. А я-то когда ещё сюда попаду! Как же я мог отказаться от посещения такой знаменитой святыни?! Отец Николай помрачнел, но согласился с мнением большинства, которое сформировалось благодаря мне. Уже потом, по прибытии на Родину, он высказал мне свою обиду… «Блаженны миротворцы…» Миротворца из меня не получилось…

В Зографе всё по-русски, по-церковнославянски, поют просто, по-деревенски. Но как хорошо. Мы пробыли два дня. Здесь чудотворные иконы Дмитрия Солунского и Георгия Победоносца. На иконе Георгия Победоносца у носа святого как бы вплавленная почерневшая косточка. Это палец одного святителя, который усомнился в чудотворности иконы и ткнул в неё пальцем. Палец тотчас влип в икону. Чтобы высвободиться от своего неверия, святителю пришлось отрезать палец…

Афонские дни наши закончились. Мы взошли на катер и отправились в Уранополь. На катере ко мне подсел русский канадец с грустными глазами. Рассказал, как тяжело у них там жить. Всё это хвалёное благополучие прикрывает страшную действительность: планомерное растление детей и развал семей. Вот и ездит некогда счастливый эмигрант, чтоб набраться духу жить по-человечески, а не цивилизованным животным. Аналогичная встреча была и в Андреевском скиту. Сергей. Мастер рукопашного боя. Уже пятнадцать лет живёт в Германии, или вернее пятнадцать лет как тоскует по России, поэтому и приезжает на Афон, чтоб подышать русским духом и оказалось: русский дух — это Православие. «Сергей, а что если выученные тобою бойцы пойдут на Россию?» Смущённо молчит.

По прибытии в Уранополь идём с Алексеем в часовенку на берегу моря служить благодарственный молебен Николаю Чудотворцу. Весь молебен за спиной кто-то старательно сопит. Молебен закончен. Оглядываюсь. Грек, видом юродивый. А зовут Николаем.

Встретились с нашими литовскими святогорцами. Попели русские песни.

Утром на двух такси поехали в Солоники. Таксисты попались весёлые. Смеются, что-то всё болтают-болтают. Всё «ахи-ахи» (по-гречески значит: «Нет-нет»). Ну, думаю, как бы эти «ахи» не обратились в наши «охи». И точно: за проезд они взяли с нас на двадцать евро дороже — мол, дорогая плохая. Да, и греческие таксисты в своём роде одного духа с русскими!

В Солониках в громадном храме — мощи Дмитрия Солунского, его ещё называют Дмитрием Мироточивым. Внизу, в подвале, археологические раскопки — фундамент более древнего храма, где первоначально покоились мощи чудотворца. В те времена миро, источаемое мощами, неиссякаемо наполняло саркофаг. За миром ходили как по воду — с кувшинами. Но вера иссякла, мир иссяк, миро иссякло. Одна только реклама соблазнительного счастья.

Десять дней мы не видели женщин. И век бы на них не глядеть! Не на что глядеть после Афона. Как много безликих! Вроде бы и глаза есть, и губы — а лица-то на них нет. Черты лица есть — а лица нет. Потому что лицо проявляется тогда, когда сердце отображает Лик Пречистой Девы и Матери. А так — один грех. Грех делает человека сначала без-Образным, а потом безобрАзным. Даже ангелы падшие из прекрасных сделались гнусными.

В самолёте, перед посадкой в Домодедово, какая-то женщина уставилась на меня выпученными глазами. Алексей даже как-то испугался: «Батюшка, что это она на Вас так глядит?». А в Домодедово ко мне подошла другая женщина, похожая на выпившую. Схватила меня за руку и держит. Руку стало покалывать. «А я у Вас энергию взяла», — сказала она гнусным голоском. «Зачем же ты так поступаешь? Больше так не делай!» — сказал я и перекрестил её. Она исчезла. И тут я понял: я был на Афоне!

Встретил нас отец Алексея. Он довез меня на машине до Дома культуры, где я и должен был выступать на вечере, посвящённом 110-летию Сергея Есенина. Я опоздал на полтора часа. Но — я был на Афоне!

По окончании вечера все стали расходиться. С некоторыми из участников спустился в метро. Мужчина, что называется, прилично одетый, подошёл к нашей группе и ни с того, ни с чего вдруг сказал, указывая на меня: «Ты с какого года?» — «С 55-го» — «А я — с 25-го! Меня немцы огнём крестили, а ты…» — далее в своей речи он использовал отборнейшую ненормативную лексику. Бедного затрясло, лицо его исказилось. Кто-то пытался остановить его: «Мужчина, да вы что!..» — «Ничего не говорите — молитесь!» — сказал я своим защитникам. Несчастный ещё несколько минут побесновался около нас. Он как бы хотел, но не мог броситься на меня с кулаками. Что-то удерживало его. И опять я убедился: я был на Афоне!

На Ваганьковском кладбище служил панихиду на могиле пока что неканонизированного священника отца Валентина Амфитеатрова. Удивительная профессия — «священник». Живи себе благочестиво, наслаждайся семейным бытом, благоговейно служи в церкви, будь неравнодушен к житейским нуждам своих прихожан, плачь с плачущими, радуйся с радующимися, короче: будь обыкновенным простым требоисполнителем. И если доживёшь до 70-80 лет, святость тебе гарантирована: будешь и чудотворцем и прозорливцем! Святая профессия! Сколько же их было на Руси, святых батюшек! Но так проста и незаметна была их житейская святость, что никому и в голову не приходило канонизировать попов. Иоанн Кронштадтский был, пожалуй, первым из прославленных священников в Русской церкви. Потом канонизировали отца Алексея Мечева. Но если о. Иоанн Кронштадтский и о. Алексей Мечев всё-таки имели славу ещё при жизни, были на виду у всего народа, то о. Иоанна Камянского и при жизни мало кто знал. Это был простой добрый батюшка из белорусской деревни, скончался перед революцией, и уже в наше время, когда и вовсе о нём забыли, вдруг явил Господь его нетленные мощи… Вот и отца Валентина, возможно, скоро канонизируют…

Потом была панихида на могиле Сергея Есенина. Мне сказали, что панихиды на его могиле до сих пор ещё не служились. В конце панихиды с есенинских белых, как ранняя проседь, мраморных кудрей слетел маленький, жёлтый, цвета живых волос листочек и, кружась, упал у моих ног. Случайность? А хоть бы и так! Всё равно этот листочек будет лежать у меня в алтаре в память о национальном русском поэте. Оболганном и зверски убитом. А может, зверски убитом и оболганном?

Нас слишком основательно приучали к мысли, что историю делают массы, мятущиеся, как морские волны, и всё решает безликая классовая борьба. А мы не больно-то чтим даже таких личностей, как Пушкин, Есенин. Нам, как и Хаму, подавай безгрешных отцов. Как и Хам, мы всё внимание сосредотачиваем на ничтожных проступках и не видим за ними величественного Ноева Ковчега. Но Бог сказал: «Чти отца своего», — и не сказал: «Чти только хорошего отца». Впрочем, был и хороший, безгрешный, да Его распяли…

И опять в метро сцена беснования. На этот раз — женщина. Опять искажённое злобой побелевшее лицо, мат, угрозы, потрясания кулаками. Что ж делать? Ведь я был на Афоне. У одного в душе стихия, у другого — Афон. Стихия подымается на Афон. Это очень важно, чтоб у кого-то в сердце был Афон. Но как сохранить Афонскую высоту? Очень просто и очень тяжело: надо молиться друг за друга. Если кто-нибудь окажется на вершине — тогда все будут с ним. Мы все — Афон. Чтобы понять глубину России, надо подняться на высоту Афона. Я был на Афоне!

о. Леонид Сафронов.

Наверх