Колодец Часть первая Ну, ты, баб Нюра, даёшь! Устроился я на работу после армии в наши электросети, и послали нас в самое дальнее село Захарьино менять опоры электролинии. Лето в разгаре, жара стоит несусветная, да ещё днём овод одолевает, а вечером комары да мошка. Вот и решили с самого раннего утра работать. Чуть светать начинает, мы с Андрюхой ямы копаем, Серёга с Сашей опоры к пасынкам бандажируют, бригадир Семёныч крюки вворачивает да трассу размечает. Утром до ухода колхозников на свои работы совместно с ними ставим собранные опоры в ямы. Да так ловко у нас получается, по пять опор за день меняем. К концу недели перетянули провода целой улицы по новым опорам и решили расслабиться малость. Проснулся я ночью, выглянул в окно – темно на дворе, только-только забрезжил рассвет над селом, улицы спрятались под тонкой пеленой тумана. В голове шум, внутри весь ливер трясётся – крепко видать вчера отметили окончание рабочей недели. А у меня с вечера черви накопаны, да удочки собраны; хотел с утра пораньше на рыбалку сбегать. Надо как-то себя в порядок приводить, решил у колодца холодной водичкой облиться, чтобы хмель выгнать. Только ведро взял с лавки, слышу, бабка Нюра с полатей слазит и шипит мне, видимо, чтобы второго постояльца Андрюху не разбудить: – Ты куда это, Васятка, собрался? Не на колодец ли? – Хочу, баб Нюра, водичкой холодненькой окатиться, видать перебрал вчера малость. – Не вздумай, сынок! Нельзя в этом колодце воду ночью брать. Только днём! – шипит бабка, а сама крест на себя накладывает. А что непонятно да таинственно, то больше и захватывает человека. Стал я выпытывать у бабули, что за тайна тут имеется, даже про похмелье и про рыбалку забыл – так меня эта неожиданность отвлекла. И вот, что она мне поведала. – Врать сама не буду, а скажу только, что люди говорят. Жили в нашем селе, аккурат неподалёку от этого колодца, Павел да Марья. Мирно жили, в любви да согласии, а вот детишек почто-то не было. Уж не знаю кто, а только насоветовали Марье в крестный ход сходить, вдруг да смилостивится Боженька – пошлёт ребёночка. И точно, к осени округлился животик у жёнушки, а к весне и девчушка родилась. Ниной назвали, это как «царица» будто бы по преданию переводится. Ох и бойкая девчушка росла на радость Павлу с Марьей – что на язык, что на всяческие подвиги. В шестом классе уже на мотоцикле гоняла, который Павел ей лично купил. На нём и укатила в райцентр после восьмилетки; поступила в училище на штукатура-маляра. Там по причине своей неутомимости и резвости пошла по комсомольской линии, а как учёбу закончила, так и назначили её в училище комсомольским секретарём. Жила девчушка в городе, а родителей не забывала, чуть не каждый выходной на мотоцикле своём приезжала. До самых холодов за рулём, а уж зимой, понятное дело, на автобусе. А через несколько лет избрали Нину первым секретарём райкома комсомола. – А я ведь, баб Нюра, понял про кого ты говоришь. Она меня лично в комсомол принимала, помню ещё спросила, сколько у него орденов. Так вот оказывается, откуда она родом-то, – не удержался я, чтобы не показать бабушке своё знакомство с её землячкой. – А ты не перебивай, касатик. У меня и так память худая, так ты ещё меня сбиваешь. Вот там-то в райкоме и случилась с Ниночкой нашей беда. Догнала её любовь, да не простая – а влюбилась она в партийного секретаря, так и он не прочь был с ней роман закрутить. У неё-то любовь, а у него – очередная любовница. А мужчина видный, хоть и постарше её, да только женат был. А что любовь с нами бабами делает? – вздохнула старушка, видимо вспомнив и свою какую-то потаённую печаль. – Да только, говорят люди, забрюхатела вскоре Нина от секретаря.
Приехала Нина домой к родителям. Живота, правда, никто не видел, врать люди понапрасну не будут. Но Нина никуда из дому не выходила, то ли тоску глушила в одиночестве, то ли любовь свою усмиряла. Да только вскочила как-то ночью через несколько месяцев на мотоцикл свой и умчалась назад в город. Больше мы её и не видели; перевели Нину в область – наверно полюбовник помог, чтоб глаза не мозолила. Через год и родителей к себе перевезла, так они уже настолько стары к тому времени стали, что и не противились. – Баб Нюра, а колодец-то тут причём? Ты хоть помнишь ли, с чего разговор-то зашёл? – спросил я утихнувшую и задумавшуюся вновь о чём-то своём рассказчицу. – А вот сейчас-то и колодец появится. Если б я тебе всю эту предысторию не рассказала, разве б ты меня послушался, разве бы задумался, – словно стряхнув с себя свои воспоминания, продолжила бабка. – Так вот, Василий, в ту ночь, когда Нина-то уехала внезапно, не спалось их соседке Татьяне. Сидела она тихонько на завалинке, комариков веточкой отгоняла и молодость вспоминала. Видит, ушла соседка Нина в баню, да что-то долго нет её. А в последнее время частенько что-то стал Павел баню топить, словно хворь какую выгнать собирался. Заинтересовало это Татьяну – сидит она, ждёт. А до бани недалеко, окошко желтеет, видать керосинка горит. И вдруг показалось соседке, что будто плач детский раздался, вскрик будто какой-то. И сразу тишина. А вскоре выскочила Нина из бани, вскочила на свой мотоцикл и подъехала к колодцу. Что она там делала у колодца, соседка разглядеть не могла – далековато, да и стемнело уже порядком. Но только через минуту, взрёхнул мотоцикл и умчалась Нина в сторону города. Побоялась тогда Татьяна рассказать сельчанам об увиденном, боялась, что не поверят, что клеветницей сочтут. И всё бы закончилось на этом, если бы через неделю не надумал Степан, мужик Татьяны, ночью по воду не сходить. Только вытащил он ведро из колодца, как в лунном свете увидел, что всплыл на поверхность младенец.
Услышав эти слова, я чуть не поперхнулся. Темно, только лампадка у бабки возле икон горит, освещая жёлтым светом избу. Смотрю и Андрюха заворочался, оказывается, не спит тоже, бабкин рассказ слушает. – Ну, ты, баб Нюра, даёшь! И что, сельчане верят в это? Степану наверно с бодуна, как и мне, было, вот и привиделось, чёрт знает, что. Вот сейчас пойду и назло вам, наивным, воды начерпаю и ей же обольюсь. А что ж вы, бабуля, до сих пор колодцем этим пользуетесь, если в нём утопленник лежит? – Так мы тоже вроде, как и верим, а вроде, как и сомневаемся. Правда после этого ещё несколько раз виделся младенец, причём вот также ночью в середине лета, в самую жаркую погоду. Пробовали мужики рядом другой колодец копать – нет воды, видать ключ там только и бьёт, сами видели ведь, вода какая там холоднющая. Но ты, Вася, всё же подожди немного, скоро уж солнце встанет, тогда и поди с Богом.
Часть вторая Младенец
Ох и раззадорила же меня баба Нюра. Надо же такое придумать, да ещё и Нину-комсомолку в детоубийстве обвинить. Подойдя к колодцу всё же немного позадумчивей стал, что-то как-то было неспокойно на душе после услышанного. А колодец как колодец, самый обычный: деревянный сруб, ворот с намотанной цепью и ведром, стойки с навесом. Необычно было только то, что хотя село было на горе, но вода в колодце была близко от поверхности, видимо хороший ключ бил внизу сруба. Однако всё же нервишки у меня сдали, а может похмелье сказалось, но только очень уж быстро накрутил я цепь на ворот и, потянувшись за ведром, чтобы вывести его в сторону, всё же взглянул в воду. Прямо на меня, вытянув вперёд ручонки, из глубины колодца всплывал младенец. Все мышцы и волю сковал мне страх от увиденного: лысенькая головка с короткими рыжими волосками, голубые большие глаза и невероятно розовая кожа рук и тела. Уж не помню как, но сумел я разжать руку с ведром и бросить рукоятку ворота; металлический стук разматываемой цепи и глухой удар ведром обо что-то я услышал уже в прыжке от колодца. «Я ж его ведром-то точно убил» – пронеслось у меня в голове, но тут же новая мысль: «А как же можно мёртвого убить?» Но более ничего я подумать не успел, так как уже сидел на лавке под образами. Баба Нюра и Андрюха подскочили ко мне в испуге. – Видел, видел я младенца, видел, видел, – твердил я одно и то же. Бабка ринулась на кухню, выскочив оттуда, трижды сбрызнула меня водой, набирая полный рот из ковша. Андрюха пару раз шлёпнул по щекам, пытаясь вернуть меня к действительности. – Вот солнышко-то взойдёт, ты поди, Василий, к колодцу, перекрестись да попроси прощения-то у младенца. Чай и отпустит тебя лихоманка нервная, – дала мне наставление старушка. И точно, как только солнышко встало, на душе вдруг стало поспокойней, страх куда-то улетучился, и всё увиденное предстало уже в другом свете. «Дааа, друг, Василий. Пить, во-первых, надо меньше, а во-вторых, поменьше баек слушать, вот и не будут младенцы убиенные корзиться» – успокоил я себя и пошёл вновь к колодцу. Ведро, вымотав всю цепь, видимо достигло дна; никаких младенцев в воде, понятное дело, не было. Но на всякий случай перекрестился я всё же у колодца, попросил мысленно прощения у младенца, и, набрав два ведра воды, отправился с успокоившейся душой в избу. Бабку и Андрюху попросил никому о случившемся не рассказывать, предвидя, что если мужики, а особенно хохмач бригадир Семёныч, узнают о «младенце», стану я ходячим анекдотом до конца дней работы в бригаде, а может и всей последующей в селе. Вот будет прикол, как Василий с бодуна из колодца ведром утопленника вытащил. Пообещали они мне молчать, в чём я, конечно же, сразу засомневался, особенно видя ухмыляющегося Андрюху, но не будешь же клятву с них брать.
Клевало в то утро неважно, да мне, если честно сказать, и не до рыбалки было. Постоянно взгляд выискивал бессознательно что-то в воде, точнее – младенца. Рыба где плеснёт, где мальки у берега от окуня врассыпную бросятся, туда и взгляд мой сразу тянется. Сижу и сомневаюсь – а может на самом деле видел младенца? Ну не могло же так чётко и правдоподобно привидеться. Уж хотел было домой собираться, да слышу, голоса приближаются к берегу. Понял сразу, что идут ко мне мужики, похоже, уже похмелившиеся, да так хохочут, что понятно мне стало: причина их смеха – мой «младенец». Ну что делать – буду терпеть.
– Да ты сильно не переживай, Василий! С кем не бывает. Вот я как-то собрался с батей на болото за клюквой, – начал своё утешение Саша, после получасового хохота и моего рассказа о случившемся «видении». – Батя на краю болота остался, а мне по оборкам что-то собирать не захотелось, вот и решил я вдоль болота пройтись, по кустам клюкву поискать. Не успел и ста метров отойти, как хорошие кочки, клюквой усыпанные, стали попадаться, хоть батю кричи. Но только подошёл я ко второй кочке, как откуда ни возьмись, появился маленький человечек с вичкой. Да как стеганёт меня ею по руке. Это моя клюква, говорит, ищи себе другую кочку. Перешёл я на другую, а он снова меня вичкой. А сам злой такой и весь зелёный, даже лицо зелёного цвета. Вот так он меня, мужики, целый день по болту и гонял – куда я, туда и он. К вечеру только отстал, когда я уже к бате направился. А ты говоришь, какой-то младенец. И ведь, что характерно, тебе спохмелья было, а я перед этим неделю не пил.
– Так вы мне что же, мужики, не верите? – взъелся я не на шутку. – Думаете, мне это привиделось? Думаете, зря легенда по селу бродит? У тебя-то Саша это белочка в гости приходила, а я своими глазами видел, да так отчётливо, что каждый волосок на головке разглядеть успел. Эх, зря я эти слова произнёс, да особенно про головку. От хохота мужики катались по берегу, а мне было так неуютно, так обидно. – Ладно, мужики, – увидев, что они потихоньку успокаиваются, – давайте спор. Сейчас пойдем и прошарим дно колодца. Если не найдём никого – ящик вина с меня, если найдём – от вас персональное публичное извинение с поклоном. Договорились? Вот тут-то и призадумались мужички, запереглядывались. Одно дело поржать до икоты, а другое опровергнуть не только мой рассказ, но и мнение всего села. Но то ли жажда приключений, то ли ящик вина, но согласились мужики.
У одного из местных рыбаков позаимствовали мы острогу, привязали её к длинному шесту и направились к колодцу. Кто опять проболтался, не знаю, наверно опять баба Нюра, понявшая нашу затею, когда мы вернулись с реки, но издали за нами наблюдало всё село. Сняли навес колодца, чтобы не мешал опускать пятиметровый шест с острогой, но он не достал до дна, вот такой глубины был колодец. Привязали проволокой ещё такой же кусок, и я начал осторожно и тщательно прощупывать зубьями остроги дно колодца. – Есть! Кого-то наколол! – зашептал я, поняв, что острога воткнулась во что-то мягкое и объёмное. Только что гомонящая толпа сельчан стихла, стало слышно, как вдали на поле мычат коровы да изредка взбрёхивают собаки. На помощь подскочил ко мне Семёныч и, медленно перебирая шест руками, подняли мы на поверхность младенца.
Сельчане кругом стояли возле нас и с удивлением смотрели на то, что мы вытащили из колодца. Это была кукла. Да, да. Самая настоящая кукла, но точнее сказать не вполне обыкновенная. Наши куклы были из пластмассы и внутри пустые, а эта была полностью из резины, наподобие гуттаперчевой. Вот почему она и не всплывала сама по себе, да и не тонула, по сути. Видимо, когда начинал по ночам ключ бить или росло давление воздуха, её поднимало верх, а в иное время лежала на дне или находилась в полводы. – Так это же кукла моей внучки, – вскрикнула одна старушка из толпы, – Ну точно же. Приезжала она в гости с этой дорогой куклой в то же лето, когда и Нина последний раз была. А мне сказала, что потеряла её. Побоялась, видимо, сказать, что в колодец уронила, побоялась, что ругать буду за игру у колодца. А мы, люди, такое могли подумать про нашу землячку Нину. Вернулась она, оказывается, на родину рану душевную залечивать, а мы про неё такое напридумывали. Грех нам за мысли наши непотребные. Толпа загудела, все стали вспоминать Нину, рассказывать подробности её детства, а нам уже было не до них. Приближалась минута публичных извинений, которые я тут же поменял на три бутылки вина с хорошей закуской.
_________________ Земеля
|