Их разлучили репрессии…
Эта история терзает моё сердце с самого детства. Дело в том, что когда-то у моего отца была невеста, Павла Гудовских (ещё до моей матери) и, возможно, уже намечалась свадьба. Но ей не суждено было состояться. Отец никогда про свою первую любовь и невесту не рассказывал. Об этой истории мы, дети, узнали от нашей матери спустя годы. Семью Гудовских репрессировали как кулаков и противников колхозного строительства и выслали на спецпоселение в Свердловскую область, Каменский район, п. Мартючи. Вот выписка из Книги Памяти жертв политических репрессий Кировской области (Киров, 2003 г.): Гудовских Николай Григорьевич, 1881 года рождения; Гудовских Мария Лаврентьева, 1881 г. р.; Гудовских Павла Николаевна, 1912 г. р.; Гудовских Анна Николаевна, 1915 г. р.; Гудовских Пётр Николаевич, 1918 г. р.; Гудовских Анастасия Николаевна, 1923 г. р. В Книге Памяти утверждается, что якобы эта многодетная семья до репрессии проживала на хуторе Старчевском (д. Старцево) Волосницкого сельсовета. Тут явно допущена ошибка: в Волосницком сельсовете хутора Старчевского не было. А вот в Кайском сельсовете, согласно переписи за 1926 год, хутор Старчевский был, и находился он вблизи села Кай, километра за полтора-два. В переписи говорится, что хутор представлял собой «одно хозяйство и четыре человека». Почему четыре, когда в семье было шесть человек? Тоже непонятно. Поэтому, наверно, правильнее будет: «семья проживала на хуторе Старчевском Кайского сельсовета». 24 июля 1930 года на основании Постановления ЦИК и СНК СССР от 1.02.1930 г. Президиумом Кайского райисполкома Кировской области семья Гудовских из шести человек репрессирована и выслана на спецпоселение как владельцы кулацкого хозяйства. Сняты с учёта спецпоселения в 1940-1941 годах и 1947 году. Реабилитированы 18 сентября 1992 года. Старшая дочь Павла Николаевна и отец Николай Григорьевич были отправлены на спецпоселение первыми. Они поехали на лошади, запряжённой в телегу, и не могли даже взять вещей с собой. Представители власти им наказали: «С собой ничего не брать, кроме сохи и бороны. Там, на новом месте, будете сеять и пахать». Так мой отец Александр и Павла расстались, оказалось – на всю жизнь. Жену Николая Григорьевича, Марию Лаврентьевну, с тремя несовершеннолетними детьми на спецпоселение отправили чуть позднее. Впоследствии рассказывали, что на новом месте семья недолго прожила, почти все, за исключением Петра, умерли от голода. А Пётр Николаевич со временем станет главным инженером одного из крупных заводов в Свердловской области. Так разорился и обезлюдел хутор Старчевский. Имущество раскулаченных досталось колхозу «Красный пахарь» и членам комбеда (комитета бедноты). В доме «комбедчики» нашли спрятанное зерно. Видимо, семья Гудовских надеялась на скорое возвращение. Позднее на месте хутора колхоз организовал конный двор. Известно, что Николай Григорьевич, узнав, что к нему хотят применить репрессивные меры, просился в колхоз «Красный пахарь», но его не приняли. После войны, в 1950-е годы, в этом же колхозе работал счетоводом племянник раскулаченного Николая Гудовских, Иван Владимирович Найданов. Эта история заканчивается совсем грустно. Дело в том, что у Николая Григорьевича было пять младших сестёр. Рано оставшись без родителей, они находились под опекой старшего брата. И работали, естественно, в его большом «кулацком» хозяйстве. Крестьянский труд в те времена был очень тяжёлым. Моя мать одно время работала у Старчева (прозвище Николая Гудовских) за долги в поле на жатве целый день. Жали тогда серпами. Мать рассказывала, что за весь день они разогнулись только один раз – на обед, она никогда так больше не уставала, как в работниках у Старчева. А была уже в девушках, то есть не малолетка, работящая и не из ленивой семьи. Жили дедушка и бабушка, родители мамы, не так уж и бедно, имели самовар, фарфоровые чашки – тогда это был признак достатка. Когда старшего брата, Николая Гудовских, раскулачили, сёстры написали письмо начальству: «Спасибо тому, кто это сделал. У нас подолы не просыхали. Мы хоть жизнь увидали...» В смысле - что из-за тяжёлой работы на брата, от зари и до зари, они и жизни никакой не видели, и у них подолы – от росы и пота – не просыхали. Да, любое крупное частное хозяйство держалось на интенсивном труде – действительно, от зари и до зари. А по-другому разве крестьянин станет зажиточным? Никогда! Но по собственной ли воле написали они такое письмо? Это неизвестно. С одной стороны, в то время ближайшие родственники репрессированного тоже могли попасть под репрессии, если не откажутся от «кулака-эксплуататора». С другой – избавившись от тяжелейшего труда на хозяйство брата и его надзора, сёстры, говорят, не очень горевали за его судьбу и «жизнь увидали». Большое хозяйство требовало ещё и дополнительных рабочих рук. Кроме членов семьи, у Николая Григорьевича в работниках был Роман Пономарёв, молодой парень (именно за наёмного работника Николая и репрессировали). Одни считали Романа блаженным и называли ласково – Романушка, другие – дебилом. Часто рассказывали такой случай. Во время заготовки веников в лесу его лицо и открытые участки тела были густо облеплены комарами. Ему говорили: «Романушка, тебя ведь комары заедят. Ты хоть оборонись, смахни комаров-то». Он с улыбкой отвечал: «А наедятся, так сами улетят» и не трогал комаров. Когда хутор Старчевский разорился и Роман остался один, он ушёл жить в деревню Валдырево, где были ферма, конный двор и контора колхоза «Красный пахарь». Насколько я помню, он всегда жил при фермах, где не пропадёт и будет накормлен. Когда я был совсем маленьким и оставить дома было не с кем, мать забирала меня с собой на ферму, где работала дояркой. Там меня оставляла под присмотром Романушки. Тот, по рассказам матери, угощал меня печёной картошкой. При объединении колхозов в 1959 году, на горе у деревни Дороничи построили новую ферму. Называлась она Найдановской МТФ (механизированная тракторная ферма). Эта ферма со временем прославилась многими орденоносцами. Романушка и там жил. Но пришло время, и его увезли в Яранский дом престарелых, откуда он сбежал и оказался в Марийской АССР. Там по напечатанной в газетах фотографии его опознал мой старший брат. Эти же фермы в то время приютили ещё женщину, Катю, звали её все Пермяна. В голодные годы, потеряв всю семью (мужа и детей), она пришла в Кай со стороны Коми-Пермяцкого национального округа. От жизненных потрясений у Пермяны тоже с головой стало не всё в порядке, но пропасть ей не дали, она жила и кормилась на ферме. Тяжёлые времена борьбы с кулачеством оставили у жителей Кайского края недобрую память. Репрессиями были уничтожены лучшие, самые работящие, предприимчивые люди. Житель Кая Семён Афанасьевич Халдеев часто вспоминал, как вели этапом через село в сторону спецпоселения Скачок репрессированных. В Каю этап остановился на привал. Так один из репрессированных мужчин тут же нарезал себе ивовых прутьев, стал плести корзины и продавать-обменивать их у местных жителей на хлеб. Так и выживали. В газете «Прикамская новь» за 30 октября (в День памяти жертв политических репрессий) 2003 года вспоминала жительница п. Светлополянска Анастасия Борисовна Лебедева: «... Жили мы на спецпосёлке на реке Кужве. Голодали. Однажды мать тайком сбегала в какую-то деревню (может, в Кай или Пушью) и обменяла одежду на хлеб». Мои родители в те времена жили в деревне Вятская, недалеко от Кая. Мать вспоминала случай, когда к ней приходила женщина со Скачка (этот спецпосёлок находился на р. Кужве) и обменивала платки на хлеб. Возможно, это один и тот же случай. Слухи о тяжелейших условиях жизни в спецпоселениях доносились и до Кая. Не легче была жизнь и в п. Мартючи Свердловской области, где сгинула почти вся семья Николая Гудовских.
Ю. Масленников, с. Кай.
_________________ Кто владеет информацией - тот владеет миром
|