Секреты» дядь Саши Чифера.
Раннее летнее утро, моросит теплый дождик. Отогнав корову с телкой в общественное стадо, иду не спеша домой. Навстречу ковыляет дядь Саша, пожимает мне, как взрослому руку. «Собирай рюкзак, племяш, вечерком на рыбалку пойдем с ночевкой, и червей не забудь накопать». «Так у нас же, дядь Саш, еще с той рыбалки остались червяки». «Не умничай, сказано копай, значит копай, иначе дома оставлю» – командует просительно дядя. «А какая рыбалка, дядь Саш, дождь вон сыпет уже второй день?» «Опять умничаешь, сказал, пойдем, значит пойдем». Ну что делать, пошел копать червей, дождик моросит мелкий, мелкий, никаких просветов на небе, но тепло. Рюкзак – это полевая сумка. Мы, пацаны, ее командирской называем, в кино про войну с такими командиры ходят, карты в них носят, Собрать ее минутное дело, там всегда лежит кружка да ложка, моток лески, запасной поплавок да баночка с крючками и грузильями. «Мам, собери чего перекусить, с дядь Сашей вечером с ночевкой на рыбалку пойдем». Мамка отрезает шматочек сала соленого, заворачивает его в чистую тряпочку. Отрезает краюху хлеба, заворачивает в газету, я бегу в огород, рву зеленого лука, нахожу парочку огурцов. Из подпола мамка достает банку с молоком, наливает в бутылку, затыкает пробкой из плотно свернутой газеты. Все это укладывается в полевую сумку, туда же добавляется парочка вареных картох, вот и весь нехитрый ужин тех незатейливых времен. Чтобы скоротать время, усаживаюсь почитать книжку, не пойдешь ведь бегать под дождем. Но дядь Саше верю, он никогда не ошибается про погоду. Как уж он ее угадывает, по каким приметам, надо его сегодня не забыть спросить. Дядя Саша для меня авторитет в рыбалке. Приехал он в наш лесной поселок лет пять назад с партией геологов. Геологи, отработав лето, уехали, а он остался, так как сошелся с моей теткой. У нас всегда так говорят «сошелся», когда начинают жить взрослые без свадьбы. О своей жизни дядь Саша со мной много не говорит, но из услышанного от взрослых я знаю, что он сидел, что семьи у него никогда не было. В поселке ему быстро дали прозвище – Сашка чифер, за его ежедневное многоразовое испитие крепкого чая. Чай настолько крепкий, что когда однажды на рыбалке я попробовал, пока он убежал к удочкам, этого зелья, то плевался около часа, во рту было такое ощущение, как после обжирания неспелой черемухой. Приготовление и испитие этого чифера для него некий ритуал, который он старается всегда соблюдать. Готовит он его так: в алюминиевой кружке кипятит воду, затем высыпает в стеклянную пол-литровую банку пачку чая и заливает кипятком из кружки, размешивает, накрывает брезентовой рукавицей. Минуты через три начинает переливать свое зелье из банки в кружку и обратно. Тусануть надо обязательно, говорит он при этом, да так ловко переливает, поднимая одну емкость над другой чуть не на двадцать сантиметров. Гущу оставляет в пол-литровой банке, называет ее – нифеля, а сам чифер пьет из кружки. Да, по сути, там и пить то нечего, пять или шесть хороших глотков. Заваривать старается индийский чай с тремя слонами на этикетке, за неимением которого пьет и грузинский в зеленой этикетке. Сколь я его ни спрашивал, зачем ему это надо, отшучивается, типа это моя водка, а водку, в самом деле, почти не пьет, я сам не видел, да и от других не слышал, что кто-то видел дядь Сашу пьяным. Во второй половине дня, как по заказу дядь Саши, дождик утих, на небе появились разрывы между туч, начало выглядывать солнышко. Взяв удочку и сумку с едой и червями, иду к соседнему дому, на крыльце которого уже меня ждет дядь Саша, покуривая неизменную свою «Приму». И вот мы уже выходим из поселка. «Давай, племяш, посетим «четвертую ветку» - предлагает дядька, зная, что я согласен хоть куда, лишь бы было предложено. Все «рыбные» места на нашей речушке имеют свои названия, понятные и известные всем местным рыбакам. Имена порой настолько загадочные и романтичные, что от одного только их упоминания в нашей памяти всплывают счастливые минуты клева и учащенно начинает биться ребяческое сердце. Второй омут, «Горелый пень», «Воронье гнездо», «Четвертая ветка», «Переезд» - вот только часть их по течению реки вниз от поселка, да добрый десяток мест выше по течению реки. Каждый пацан знает, что у Горелого пня хорошо клюет сорога, иногда можно поймать язенка, у Вороньего гнезда хорошо клюют ельцы, причем «крупняк» как мы называем рыбешек длиннее ладошки. На «Четвертой ветке» клюет крупная сорога, название такое это место получило издавна, когда еще трелевали, то есть подтаскивали на вагонетках, деревья к речке на лошадях. Вагонетки тащили лошади тяжеловозы по специально уложенным деревянным толстым жердям. Вот эти пути и назывались «Ветки» и были пронумерованы по мере их ответвления по течению реки, кое – где их еще можно обнаружить по полусгнившим рельсам – жердям. Идти до четвертой ветки далековато, но разве для истинных рыбаков это преграда, разве за хорошим разговором, да с хорошим другом это заметно? Так и наш путь с дядь Сашей пролетел для меня незаметно за разговором, как одно мгновение, но дядя по мере приближения к намеченной цели свой шаг замедлил и слегка участил дыхание. Да и понятно, ему ходьба дается с трудом, так как у него нет половины ступни на ноге, но ковыляет он на своей култышке бойко, но только быстро устает. Потерял он половину ступни на железной дороге, когда в молодости работал сцепщиком вагонов. Более подробно он не рассказывал, да и мне эти подробности как-то не интересны. И вот мы подходим к омуту, который мы и называем «Четвертая ветка». Дядь Саша по мере приближения заканчивает разговоры и шикает на меня, не любит он разговаривать на рыбалке, не любит ходить по берегу без надобности. По дороге он уже вырубил рогульки для установки удилищ для себя и меня, нарвал веничек веток смородины, кустиков мятной травы для заварки чая, который мы будем пить на ужине. Обустраиваем рыбацкие места, для чего втыкаем в берег рогульки, укладываем еловые ветки, на которых будем сидеть в ожидании поклевок. Отходим подальше от воды на место бывшего кострища, кладем сумки и отправляемся на заготовку дров. Мне уже не терпится начать рыбалку, но у дядь Саши правило: после обустройства рыбацкого места заготовить дров на ночь и сварить свой неизменный чиферок, а уж потом без всяких отвлечений приступить к «таинству» рыбной ловли. Наконец-то поплавки наши в воде, наконец-то настали минуты рыбацкого удовольствия в ожидании поклевки. Мое ребячье воображение переносит меня на дно омута, где крупная сорога находит лежащего на дне червяка и осторожно трогает его губами, а затем втягивает его в рот. Глаза же напряженно следят за неподвижно лежащим на воде поплавком. Поплавки у нас с дядь Сашей одинаковые и сделаны по его правилам – это гусиные перья, лежащие на поверхности воды, в то время, когда точно выверенное по глубине грузило лежит на дне омута. Малейшая поклевка передается на поплавок, от дрожания которого расходятся волны по воде, а при втягивании наживки в рот поплавок принимает вертикальное положение, что является сигналом к подсечке. Первым в поимке опять как всегда становится дядь Саша, крупная сорога отправляется в корзинку с крапивой, которую всегда носит с собой он на рыбалку. На мои всегдашние вопросы, почему у него чаще клюет, чем у меня, дядь Саша обычно отшучивается, что он, дескать, слово заветное знает, но делиться со мной им не собирается. «Ты наблюдай за мной, думай, делай собственные умозаключения, набирайся опыта, и тогда поймешь в чем секреты рыбалки» - это его обычные ответы на мои приставания. Вот и в этот раз, после поимки крупной сорожины, дядь Саша смачно плюнув на извивающегося на крючке червяка, только - только закинув ее в воду, уже подсек на вторую такую же крупную сорогу. Послав и её в корзину к первой, он вытер руки о смородиновые ветки, и вновь плюнув на червяка, послал и его на дно за очередной добычей. «Угощайся племяш, да не хмурь брови, будет и на твоей улице праздник» - сказал он, насыпая в мою ладонь жареных ароматно пахнущих подсолнечных семечек, которых сам уже жевал с начала рыбалки. Но вот наконец-то и мой поплавок шевельнулся пару раз, заставив мое сердечко зашевелиться в ответ. Но потяжки не наступило, видно чем-то не понравился сорожке мой червяк. На мое ворчание дядь Саша среагировал спокойно, посоветовав сменить его на свежего, да не забыть, непременно, плюнуть на него. Я поменял червяка, старый действительно уже не подавал признаков жизни, а висел обжеванными кусочками на крючке с оголенным жалом. И вот новый трижды оплеванный мною червяк отправился в свой последний путь на дно омута «Четвертая ветка». И не успел я закрепить удилище на рогульках как поплавок встал торчком на воде и медленно стал погружаться в темную омутную воду. От неожиданности такой быстрой поклевки я растерялся, но быстренько схватив удилище, сделал уверенную подсечку. То, что на крючок «сел» серьезный экземпляр я понял сразу же и не стал пытаться выкинуть добычу «через голову», а плавно подтянул к берегу и волоком вытащил на берег. И только, сняв с крючка сорожину длиной с две ладошки, обнаружил дрожь в своих руках и учащенное сердцебиение. Дядь Саша одобрительно кивнул мне и протянул половину смородинного веничка, чтобы я вытер руки и сказал тихонько, чтобы я положил улов в его корзинку. Гордость перед дядей так и распирала меня, но не долго я был на вершине славы, он вскоре поймал тоже несколько, пусть и не таких крупных, но довольно приличных сорожек. До заката солнца мы с переменным успехом наловили почти половину корзинки, и уже я сбился со счету выловленным особям, как своим, так и дядь Сашиным. А как радовали взгляд и сердце эти сорожки, сверкая чешуей в корзинке, но дядь Саша время от времени перекладывал их, то крапивой, то осокой, которых рвать поручил мне в конце заливчика ниже омута по течению. «Ну, всё, пора ужинать и вздремнуть пару часов» - приказал дядя, раздувая потухший костер. Чай заваренный из смородинового листа с мятой, да припасы из сумок – ну разве может быть что-либо вкуснее и желаннее после такого замечательного клева в такой тихий летний вечер. После нехитрого ужина, дядя сварил свой традиционный напиток и с видимым удовольствием маленькими глоточками перемежаемыми затяжками сигареты употребил его на сон грядущий. А интересно, почему я не видел его с сигаретой во время клева, спросил я дядю, на что он отшутился, что при таком интенсивном клеве некогда ему было отвлекаться на потребление этого зелья. На ночь дядь Саша зажег костер по-иному. «Научу тебя племяш делать таежный для ночного обогрева костер под названием «Нодья» - сказал он, забивая четыре колышка в землю. Между ними он уложил одно на другое два сухих сосновых ствола, которые запасливо приготовил еще при первоначальном сборе дров. Чтобы между этими сушинами появилась щель, положил по краям подкладки, к нижнему бревну подложил с двух сторон по сушинке и развел между ними огонь. Вскоре загорелось и верхнее бревно, после чего на уложенный с двух сторон от нодьи лапник мы и улеглись вздремнуть до рассвета. Костер горел практически без пламени, но тепло шло от этой стены покрытой раскаленными углями такое, что пришлось даже отодвинуть лежанку и частенько поворачиваться, для чего дядя несколько раз за ночь прерывал мой крепкий ребячий сон. Коротки летние ночи, а в наших северных краях и того короче. Вот уже стихли соловьиные трели, начался птичий гомон дневных певцов, которых по рекам и ручьям в наших краях изобилие. И вновь, после короткого чаепития мы замерли над нашими поплавками. Утренний клев оказался намного слабее вечернего, но принес еще немало приятных для души минут волнения и азарта. Солнце поднялось из-за стены леса, подул свежий ветерок, воду «заморщило», как выразился дядь Саша, тонкие сорожьи поклевки стало очень трудно определять по качающимся на волнах поплавкам. «Пора, племяш, сворачиваться, тем более корзинка наша почти полная, да и на жаре дневной боюсь, испортим мы наш улов» - подвел итог нашей рыбалке дядя. Делать нечего, пришлось собираться домой. Пока я допивал молоко, взятое из дома, дядь Саша сварганил, как он любил выражаться, свой любимый чиферок и вновь вкусил его аромату с дымком любимой «Примы». И мы довольные, переполненные удовольствием и впечатлениями отправились в обратный путь. «Дядь Саш, а поделись-таки своими секретами, дорога хоть за разговором быстрее пройдет» - пристал я к дяде без особой надежды на откровенность.
Но на мое удивление дядь Саша согласился поделиться со мной своими секретами, которыми и я с вами, уважаемые читатели тоже поделюсь, может и вам кому в жизни они сгодятся. Не знаю, что подвигло его на их озвучивание, то ли хорошее настроение, то ли еще что, но только впервые за годы нашего общения он рассказал мне о них. Первый мой вопрос был о знании им тайн погоды. Ответ так ошеломил меня, что я до сих пор удивляюсь, как сам об этом не догадался. Оказывается, его поврежденная ступня чутко реагировала как на улучшение, так и на ухудшение погоды, начиная ныть и болеть. Секреты его умения ловить рыбу крылись не в знании заветного слова, а в знании привычек и повадок рыбы. Сломленный смородиновый веничек служил ему для уничтожения посторонних запахов с рук, жевание поджаренных семечек и сплевывание слюны с запахом и частичками жареных семечек на червяка служило естественной приманкой для рыбы. Ловил дядь Саша рыбу только на червей, выкопанных за несколько дней до рыбалки, именно не на свежих, так как за несколько дней они успевали очиститься от земли из своей утробы и, будучи голодными резвее вели себя на крючке. Находясь на рыбалке, дядь Саша не курил, чтобы не было этого отвратительного запаха ни на руках, ни во рту. Часто он перезабрасывал удочки, чтобы поменять червяка, снять налипший на крючок подводный хлам, «показать» рыбам, где лежит наживка. Рыбу он ловил только со дна, для чего очень точно вымерял глубину и клал грузило на дно, чтобы малейшая поклевка такой осторожной рыбы как сорога четко фиксировалась поплавком. Шуметь, ходить, даже разговаривать на такой таежной небольшой речке он не имел привычки и пресекал подобное у рядом находящихся товарищей. Одевался он всегда в темные тона одежды и ловил всегда сидя на берегу. Вот такими хитростями – секретами поделился со мной мой дядя Саша, по дороге до нашего поселка. И в дальнейшей своей рыбацкой «карьере» не раз я вспоминал его добрым словом, вытряхивая на землю рыбу перед глазами обловленных напарников. Ишь, хвастун, скажут они, но истинный рыбак, если он не умеет прихвастнуть, не имеет права называться «истинным», не так ли, друзья мои?
_________________ Земеля
|