Встретилась недавно старая книжка

На берегах Вятки (записки журналиста). Ник. Васенев, 1971 год.

Показалось интересным, хочу поделиться статьями этой книги, посвященной Верхнекамскому району.

_________________
Краеведческий портал "Родная Вятка"

Таёжная сторона

В своих верховьях Вятка и Кама протекают по северо-востоку Кировской области. Здесь расположен Верхнекамский район. По своей территории он самый крупный.

С описания этого района я и начну свой рассказ.

Всю северную часть его занимает так называемая кайская сторона. Суровая сумрачная природа, бесконечные таежные леса, темные воды Камы и ее лесных притоков придают этому краю какую-то своеобразную мужественную красоту.

На берегу узенькой Камы стоит село Кай. Еще лет сорок пять тому назад до него было трудно добраться. Дороги были проезжими только зимой и в середине лета, а весной и осенью по ним передвигались лишь верхом или же на волокуше, этой своеобразной, ни с чем не сравнимой телеге без колес. Иногда вместо волокуши употребляли даже лодку, выдолбленную из целого дерева или сколоченную из досок. Ее тянула лошадь по жидкой дорожной грязи.

У Кая есть своя история и довольно бурная. Когда-то это село называлось даже городом.

Еще в начале XVI века предприимчивый купец Аника Строганов, предок графов Строгановых, завел здесь, в верховьях Камы, соляные варницы, а его сыновья Яков и Григорий в 1558 году построили Кайгород.

Царь Иван Грозный поддерживал предприимчивость купцов. Для того, чтобы поощрить освоение этих отдаленных мест, он пожаловал Строгановым в верховьях Камы огромные земли. Кайгород быстро превратился в крупный торговый центр — через него шел тракт на Сибирь. В городе встречались вятские, устюжские и вологодские купцы с сибирскими, устраивали торг, обменивали соль и другие товары на дорогие сибирские меха.

Купцы Строгановы вскоре отблагодарили Ивана Грозного за жалованные земли тем, что за свой счет в 1581 году собрали и снарядили большое войско под предводительством Ермака и отсюда, с берегов Камы, послали его на окончательное покорение Сибири. В народе до сих пор хранятся предания о том, что в Кайгороде бывал перед походом в Сибирь и сам Ермак Тимофеевич.

Кайгород после покорения Сибири постепенно потерял свое значение и как крепость, и как торговый центр, да и тракт Сибирский позднее был проложен через другие места — Малмыж и Кунгур. Город превратился в село.

До революции Кайский край был заброшенным углом Вятской губернии. Страшное бездорожье на многие месяцы в году буквально отрывало его даже от ближайших сел и городов. Неудивительно, что царское правительство сделало Кай местом политической ссылки. В 1898 году сюда был сослан Феликс Эдмундович Дзержинский. Прожил он здесь недолго, всего восемь месяцев. А потом совершил побег. Существует предположение, что он бежал на рыбачьей лодке вниз по Каме. Но едва ли это так. Уж очень длинный путь. Скорей всего, как утверждают некоторые исследователи, он бежал через Слободской и Вятку, а версия о побеге на лодке была придумана для того, чтобы сбить с толку полицию.

Первый раз мне удалось побывать в Каю в 1931 году и, прежде всего, в местах ссылки Дзержинского. Кстати, тогда как раз заканчивалось строительство железнодорожной ветки от станции Яр до Фосфоритного рудника. Дорога еще не была сдана, пассажирские поезда не ходили, станций не было, вместо них стояли брезентовые палатки. Я с большим трудом попал на рабочий поезд (помогло корреспондентское удостоверение), тянулся он медленно, полотно еще не было укреплено, и из-под шпал то справа, то слева летели брызги грязи. От Рудника до Кая пришлось добираться на лошади.

В Каю я с помощью местных старожилов разыскал на Нижней улице небольшой деревянный домик, в котором жил когда-то Дзержинский. Хозяин этого домика — Семен Терентьевич Лузянин.

Во время ссылки Дзержинского ему было 15 лет, и он хорошо помнил Феликса Эдмундовича. Семен Терентьевич охотно провел меня в комнату, где жил Дзержинский с другим политическим ссыльным Яшиным, показал вещи домашнего обихода, которыми пользовались ссыльные. Эти вещи свято хранились хозяевами домика.

Забегая немного вперед, скажу, что позднее в домике Лузяниных был создан музей, посвященный жизни и деятельности Ф. Э. Дзержинского.

Семен Терентьевич познакомил меня еще с одним кайским старожилом — Иваном Васильевичем Тарасовым, который также хорошо помнил Дзержинского, много раз встречался с ним и беседовал.

Я записал подробно рассказ Ивана Васильевича Тарасова. В живых его уже нет. А рассказ сохранился. Вот он:

«Я тогда был темным, малограмотным парнем. Мои заботы дальше своего хозяйства, своей деревни не выходили. В бога сильно верил, но не потому, что был убежден, а просто многое было непонятно, а известно, чего не понимаешь, так и объясняешь тем, что «бог так сотворил».

Жить тяжело было, но об этом я мало задумывался. Слыхал, что деды мои так жили, отец всю жизнь в нищете бился, значит, и мне так придется. Но вот, когда я сошелся с Дзержинским, послушал его, поговорил с ним, поспорил, так будто он мне глаза раскрыл.

Я ночным сторожем дежурил. Ночи теплые в апреле стояли. Хожу по улице, в колотушку поколачиваю, а на бревнах в сторонке, вижу, человек сидит — курит. Раз, два я мимо прошел — ничего; на третий раз иду — он окликает меня и подзывает. Вижу, не из наших парней, чужой чей-то. Потом я узнал, что это квартирант Лузяниных, ссыльный, значит. Я о нем раньше слыхал, будто хороший человек, только думаю, что ему от меня надо?

— Сторожем что ли работаешь? — спрашивает.

— Сторожем, — говорю. — Село караулю.

— Садись, — говорит, — посидим.

Сели на бревно. Он папироской угостил и расспрашивать начал о жизни. Я вижу, человек интересуется и, вроде, не зря, со вниманием. Ну, я и рассказал ему про хозяйство наше, всю жизнь обрисовал.

— Тяжело, — говорю, — нашему брату.

А он мне на это говорит:

— Сделать надо, чтобы лучше жилось.

— Как же, — говорю, — сделать? Все до нас так жили, ничего не сделали, лучшей жизни не видали, а мы что можем?

Начал он мне рассказывать, где и как люди живут, как за лучшую жизнь борются. Много интересного узнал я в этот вечер, будто взял он меня за руку и вывел из нашего Кая и показал мне всю землю, что там за Каем есть. Ну и, конечно, не все я с первого раза из его рассказов понял.

Просидели мы с ним часа два на бревнах. Село спит, темно на улице, а домой ему, вижу, неохота идти.

— Пойдем, — говорит, — пройдемся по селу.

Пошли, а около церкви он .опять со мной разговор заводит. На этот раз о боге да о попах.

— Вот этот дом у вас тоже ни к чему стоит.

Перед этим я все с ним соглашался или просто молчал, недопонимая, а теперь меня за живое задело, потому как в боге я до этого времени не сомневался или лучше сказать — не задумывался.

Как, — говорю, — ни к чему? Храм божий известно для чего стоит, чтобы молиться крестьяне ходили, грехи отмаливать да помощи у бога просить.

— Нет, — говорит, — не для этого церкви строятся, а для того, чтобы легче было народ одурачивать, чтобы подати вы исправнее платили, да богатею Гур- дину лучше бы жилось.

Тут я рассердился на него.

— Ну, уж это ты, Василий Иванович (Дзержинского все так звали — для простоты, он сам так велел звать), не ладно, говорю, рассуждаешь. Насчет бога так нельзя говорить.

— Почему нельзя, по-моему, бога нет.

Ну, уж тогда я не выдержал, хотел уйти от него, да остался, чтобы убедить его последним доводом, который был у меня всегда силен:

— А мощи-то, — говорю, — что, не божье дело? Лежат по тысяче лет и не гниют.
— А ты, — говорит, — где такие мощи видел?

— Сам не видел, — говорю, — люди видели, сказывали. Надежные люди.

— В том-то и дело, что никто их не видал, и нет таких мощей.

Начал он мне тут рассказывать о разных случаях с мощами, о том, как попы народ надувают. Я стараюсь не верить, а самого так пробрало, что и подняться не могу, слушаю. Только думаю, что вот сейчас земля разверзнется и проглотит его, такого грешника, да и меня вместе с ним.

— Ну ладно, — говорит, — поживешь, сам все поймешь. А мы с тобой еще побеседуем как-нибудь.

— Почему же, — говорю, — не побеседовать.

Ушел он, а мне еще до утра караулить. Хожу по селу, а сам все о его разговорах думаю, уж так он меня расшевелил, что и покою никакого не стало. Прикину его слова на нашу жизнь, оно и верно, по его выходит. Ну, а насчет бога тоже складно он говорил, только думать я об этом боялся, согрешить не хотел.

Так с того вечера у нас с ним знакомство завелось. Изредка захаживать к нему стал, книжонки он мне кое-какие давал. А тут вместе со мной стали ходить к нему еще человека четыре или пять.

Первое время случайно собирались, а потом уговариваться стали, когда встретимся, а иногда он просто посылал за нами хозяйского сынишку. Вечером сидели подолгу, иногда за полночь бывало. Сначала только слушали его, а потом сами поговаривать начали, спорить стали о многих вопросах, к книжкам потянуло.

Ну, одно сказать, люди совсем другие получились. Мужики нас в шутку стали революционерами звать, а мы начали частенько и с мужиками разговоры вести о политике.

Только все это тихонько делалось, скрытно. Собирались мы тайно, чтобы никто не знал, иной раз на Каму уходили и садились в кружок на лесной полянке. А то урядник сильно следил за Дзержинским».

Со времени ссылки Дзержинского в Кай прошло много лет, но светлая память о нем до сих пор хранится в народе. Кайский колхоз назван его именем. Имя Феликса Эдмундовича присвоено кайской школе и одной из улиц села.

Кайгородцы сложили о Феликсе Эдмундовиче песни и сказания. Вот что было записано журналистом Метелевым в 1937 году со слов старого кайского колхозника Алексея Дмитриевича Винокурова.

Ой, зима была. Ой, вьюга была,
Всюду трескала стужа лютая.
Повели его в землю кайскую,
В землю кайскую да лесистую.
Хоть и глух наш Кай,
И далек наш край,
Да чиновники, да исправники
Поошиблися, пообмерились.
И суров наш край,
И далек наш Кай, —
Только люд честней
Царских выродков...

Он поведал нам про свободушку,
И собрался в путь, во дороженьку.
Помогал ему весь народ честной
От чиновников-надзирателей
Убежать, уйти к многолюдню,
Зажигать костры светлой вольности.
Оттолкнули мы челн Эдмундова,
Полетел челнок быстрой чайкою,
Вниз по Каме летел ночью темною.
Всполошилися слуги царские,
Перещупали весь народ тайком
И лупили нас плетьми-розгами,
Да никто из нас не промолвился,
Не открыл тайны сыщикам.

Зерна, брошенные Ф. Э. Дзержинским в далеком Каю, дали свои плоды. В 1905 году здесь вспыхнуло восстание.

26 июня 1905 года Тимофей Степанович Леонтьев, на квартире у которого жил кайгородский урядник Бушмелев, получил анонимную записку, в которой ему предлагалось выдворить во что бы то ни стало квартиранта-урядника.

«Иначе надейся на себя, требуем немедленно и строго», — такими словами заканчивалось это послание.

В тот же день получила записку и Наталья Ивановна Шанцына, у которой жили полицейские Утемов и Мордвин.

В записке говорилось:

«Немедленно прогони с квартиры полицейских крючков».

Наконец, и сам урядник, и стражники получили письма. Они были также кратки и выразительны:

«Убирайтесь к черту из нашего края как можно скорее и дальше. Иначе мы сами найдем верные средства выжить вас. Народ скоро будет не рабом, а господином земли русской».

На этот раз письма были подписаны: «Жители села Кая. Июль 1905» (Из обвинительного акта по делу 28 кайгородцев, обвинявшихся в организации революционного восстания в 1905 году).

В таких, пока еще примитивных, но уже настойчивых формах начало проявляться движение кайгородцев против царской власти. Угнетаемый столетиями, каигородский народ проснулся. В конце августа того же года, в один из традиционных осенних праздников, полиция без всяких видимых причин арестовала молодого парня Александра Безгачева. Возмущенные кайгородцы вышли на улицу. В этот день над площадью Кая впервые взвилось красное знамя.

Перепуганный урядник и оба стражника заперлись у себя на квартирах. На другой день с утра кайгородцы снова вышли на улицу.

Собрали сход. На нем впервые за всю историю решались такие необычные вопросы, как:

1. О подати.
2. О царской власти, кайском уряднике и стражниках.

И было единодушно решено: подати не платить, царской власти не признавать, урядника и стражников вызвать на народное собрание для суда.

Послали делегацию за ними — не идут, вторую делегацию послали, и на этот раз под вооруженным конвоем привели полицию на сход.

Здесь им прочитали приговор:

«Разоружить и прогнать из Кая. Назначить срок выезда женатым в 24 часа, а холостым — в 3 часа».

С этого и началась так называемая «Кайская республика».

Народ вооружился и на одном из своих собраний уже ставил вопрос об организации нового управления Кайским краем.

Но это было стихийное восстание, не связанное с организованным революционным движением, и поэтому обречено на гибель. Только девять дней существовала «Кайская республика». Потом налетели сюда карательные отряды и жестоко расправились с вольнолюбивыми кайгородцами. Многих из них угнали с кандалами на ногах в Сибирь.

«Кай – всему свету край»

До революции никто не заботился о благосостоянии и культуре жителей Кайского края. Много было сложено раньше горьких пословиц и поговорок о кайской стороне: «Кай — всему свету край», «Край света живем, под небо сугорбившись ходим», «Канул, как в кайский мох», «Кто в Каю не бывал, тот и горя не видал ».

Если где и писали раньше о Кае, то только так:

«На крайнем севере Вятской губернии, в пределах Слободского уезда, у реки Камы стоит село Кайгородское — Кай, той же волости. Оно окружено дремучими лесами на сотни верст. Народ этой захолустной местности невежественный, малоразвитой, занимается хлебопашеством, сплавом весной по реке Каме леса и охотой, живет попросту, удовлетворяя лишь свои насущные потребности» (Из судебных материалов по поводу обвинения кайгородцев и организации революционного восстания).

А еще раньше, в 1874 году, в «Вятских губернских ведомостях» некто Бронников писал:

«Кайский край по преобладанию в нем болот и лесов, по слабости населения, в стороне от Кайского коммерческого тракта, идущего от г. Слободского к с. Кайгородскому, считается самым бедным, всегда голодным, изобиженным от природы во всех отношениях».

Другие исследователи кайской стороны вопиющую бедность и лишения приписывали иным причинам; они говорили:

«Потому кайгородец обречен на лишения, что преподобнейший Трифон, шедший на вятскую землю, не был принят кайгородцами и за то проклял Кайский край...»

Так и этак судили о причинах бедности кайгородцев, но молчали об одном: о том, что их постоянно грабили лесопромышленники, духовенство и полиция. Одним из таких мироедов был лесопромышленник Иван Гурдин, который скупал за бесценок в Кайгород ской волости землю я принуждал обезземеленных крестьян идти к нему на работу.

Буквально за гроши и за право пользоваться клочком земли почти круглый год работали у Гурдина крестьяне, то на заготовке леса, то на сплаве его до Самары и до Астрахани. А подати нечем было платить. Из года в год копились недоимки, для выколачивания их власти применяли самые суровые меры. В декабрьской книжке журнала «Отечественные записки» за 1877 год напечатана любопытная корреспонденция о том, как взыскивались подати с кайгородских крестьян. В ней сообщалось:

«Слободское земское собрание постановило: «Неплательщиков податей и сборов чаще подвергать взыскиваниям, а именно общественным работам, аресту и телесному наказанию розгами. Далее, людей, на которых не действуют исправительные наказания, высылать в Сибирь».

«По этому постановлению отодрано было крестьян в одной Кайгородской волости 1329 человек, или почти все взрослое мужское население, а в Трушниковской волости — 400 человек, но недоимок собрать так и не удалось».

В доказательство точности своего подсчета автор заметки в конце добавляет:

«В Кайгородской волости мужского народонаселения числится 3300 душ, из них 1366 взрослых, следовательно, не отодрано было только всего навсего 37 человек».

Санитарный врач А. Радаков в конце прошлого века побывал в Кайской волости. Он своими глазами видел положение, в каком жили кайгородцы. Вот что писал он, вернувшись из поездки:

«Урожайным годом жители этой местности называют тот, в который хлеба достает до половины зимы.

О мясе крестьяне не имеют почти понятия, едят один сухой хлеб, в который примешивают кору, отруби и т. п., зерно перемалывается на ручных жерновах самым первобытным образом. Печеный хлеб имеет вид куска грязи. Перевес смертности над рождаемостью равняется 53 процентам. При таких условиях народонаселение Кая может вымереть с небольшим в 40 лет».

Итак, по точным подсчетам врача Радакова, к 1925 году кайгородцы должны были вымереть...

«Люди стали другими»

Из многочисленных поездок в Кайский край мне сейчас особенно помнится одна. Это было в 1957 году. Ездили мы с фотокорреспондентом Алексеем Михайловичем Перевощиковым (сейчас отличным мастером фотографии, широко известным не только в нашей стране, но и за рубежом).

И вот тогда статью врача Радакова, в которой предсказывалось вымирание кайского народа, мы показали секретарю райкома партии товарищу Колупаеву. Этот высокий человек, с мужественным волевым лицом, прочитал ее раз, прочитал другой и задумался. Потом сказал:

— Страшная статистика. А вы знаете, он прав. Так и было. Это значит, два человека рождалось, а трое умирало... Позвольте, сейчас мы узнаем, как обстоят дела в наше время, — оживился секретарь. — Интересно, очень интересно... Он снял телефонную трубку и куда-то позвонил. Через некоторое время в кабинет принесли справку о рождаемости и смертности в Кайском районе за 1956 год.

Колупаев прочитал ее, быстро сделал какие-то подсчеты.

—Так вот, — сказал он, — в 1956 рождаемость в нашем районе превысила смертность на 363,5 процента. Это значит, грубо говоря, один умирал, а четыре с половиной человека рождалось. Вот это статистика другая, приятная статистика. Народ живет и будет жить. В прошлом году в районе сыграно 529 свадеб!

Когда секретарь райкома познакомился с другими статьями и размышлениями о дореволюционном Кае, он как-то сразу загорелся. Мы поняли, что перед нами страстный патриот своего к>ая, влюбленный в его природу, в его удивительных людей. Он поднялся с места, прошелся по кабинету и с волнением сказал:

— Товарищи газетчики, берите машину и поезжайте по району. Вы найдете ответ на каждый вопрос, задетый в этих статьях. Кайский народ стал другим. Больше я вам ничего не скажу. После поездки встретимся.

Я не буду сейчас пересказывать того, что узнали, что увидели мы тогда. Да и времени с той поры прошло порядочно, почти пятнадцать лет. И, конечно, многое опять изменилось. Неизменной осталась только правота секретарских слов о том, что кайский народ стал другим.

Все это хоть и не далекое, но уже прошлое. А что же представляет этот край в наши дни, ну, скажем, в 1970 году, чем и как живет теперь возрожденный кайский народ?

Последнюю курную избу, черную баню и медный держатель лучины для освещения я видел, кажется, году в.1935 в селе Лойно. Надо было их оставить как музейные экспонаты, но как-то никто тогда не подумал об этом, и через год ни курной избы, ни черной бани уже не было на месте, их снесли. «Чтобы не напоминали людям о прошлом», — объяснили мне в райисполкоме.

Сейчас в кайском крае колхозы, как и везде, электрифицированы, оснащены техникой — хорошие урожаи собираются там. Вековечная крестьянская нужда осталась далеко в прошлом.

Но самое характерное для края то, что здесь развилась промышленность — лесная, фосфоритная и целлюлозная. Выросли крупные благоустроенные рабочие поселки.

Быстрое развитие промышленности началось на всем северо-востоке области после того, как в 1931 году пролегла сюда железная дорога, она соединила Кайский край с важнейшей магистралью Москва — Дальний Восток, то есть открыла пути во все уголки страны.

Фосфориты были обнаружены здесь еще задолго до революции. Но на чем вывозить их из такой глуши? Огромная ценность веками бесполезно лежала в земле.

В 1917 году началась промышленная добыча фосфоритной руды. Но за год добыли всего 200 тонн. Работали вручную, кайлом и лопатой, из штреков вывозили руду на тачках. К речной пристани доставляли ее только зимой, на лошадях, а весной, в большую воду, сплавляли вниз по Каме в Соликамск.

И только с 1931 года разработка руд стала быстро расширяться. В карьерах появилась техника — первые мотовозы, тракторы, была построена обогатительная фабрика, начал расти рудничный поселок.

Производство это оказалось очень нужным и перспективным. Ведь фосфоритная мука — прекрасное удобрение.

Ученые подсчитали запасы руды, они оказались огромными. Сейчас кайские рудники по количеству фосфоритов и их качеству стоят на одном из первых мест в стране.

И добыча ведется сегодня с помощью современной техники. В карьерах работают тяжелые шагающие экскаваторы. Они как фантастические чудовища вгрызаются могучими челюстями в землю и убирают пустую породу, обнажая фосфоритный слой. Экскаватор ЭШ-10/60 — это гигантская машина, ее вес 540 тонн. С каждым взмахом ковш берет 10 тонн грунта и поворотом стрелы относит его в отвал за 60 метров.

За экскаваторами вступают в дело мощные добычные машины, они берут руду и грузят ее в вагоны — думпкары, в которых она отправляется на обогатительную фабрику.

Ежегодно отсюда во все концы страны вывозится больше миллиона тонн фосфоритного удобрения.

1971 года выработка его значительно возрастет. Сейчас закончена коренная перестройка основного рудника. Рядом с прежней обогатительной фабрикой появился огромный комплекс новых, более усовершенствованных объектов: промывочный цех, корпус сушки, склад мытого концентрата, помольный цех и т. д.

Я помню, каким был поселок Рудничный лет двадцать тому назад, — сплошь деревянный, одноэтажный и очень грязный. Вечером по нему трудно было пройти. Теперь его не узнать, выросли большие каменные дома, появились хорошие магазины, благоустроились улицы.

В 1957 году, когда я был в этих краях, мне назвали лучших рабочих: машиниста шагающего экскаватора Тимофея Филипповича Перескокова, машинистов добычных агрегатов Зиновия Николаевича Стринадюка и Бориса Степановича Князева — бригадира комсомольско-молодежной бригады добытчиков. Отличных работников вообще-то было названо много, но это — лучшие.

Интересно, что сейчас, в 1970 году, среди большого количества передовых тружеников, прозвучали опять знакомые фамилии лучших: Перескоков, Стринадюк и Князев. Т. Ф. Перескоков сейчас работает не на 4-кубовом экскаваторе, как раньше, а на 10-кубовом шагающем гиганте. 3. Н. Стринадюк в 1969 году погрузил сверх плана 12 тысяч тонн руды. При сменной норме 450 тонн он дает 520 и даже 600 тонн. Б. С. Князев работает на добыче уже 20-й год, он пришел сюда из школы ФЗО, полюбил свое дело, работает ритмично, без рывков и за час грузит не менее 70 тонн фосфоритов. Теперь на руднике для определения высокого класса работы употребляют выражение «князевский ритм».

Богаты кайские места лесами, и не удивительно, что здесь в годы Советской власти возникло много лесозаготовительных предприятий.

Теперь никто и представления не имеет о дымных чадовках-землянках, в которых когда-то жили лесорубы, никто не вспоминает о поперечной или лучковой пиле. Почти все лесозаготовительные и погрузочные процессы механизированы.

Как живут теперь люди в лесных поселках? Возьмем самый отдаленный — Чернореченский леспромхоз, он находится за пределами Кировской области, на территории Коми-Пермяцкого национального округа Пермской области. Десять лет тому назад здесь, в глухой тайге, возник поселок лесорубов — Черная речка. Только за последние три года в нем, кроме жилых домов, появились детский сад, больница, библиотека, клуб на 300 мест. Над домами вы увидите густую сеть телеантенн, в квартирах поселка больше двухсот телевизоров. Девять лесорубов имеют легковые автомашины.

Да, все здесь изменилось, в таежной Кайской стороне, — и экономика и культура, а самое главное — изменились люди.

Вот, например, рабочий Кайского леспромхоза Леонид Иванович Желнин. Он в расцвете сил, ему тридцать шесть лет. С четырнадцатилетнего возраста начал свою трудовую жизнь в колхозе, сначала был рядовым, потом выучился на тракториста, после службы в армии пришел работать в Кайский леспромхоз.

Это человек большой энергии и неиссякаемой выдумки и трудолюбия. В 1967 году Желнин организовал на своем участке малую комплексную бригаду, по-своему расставил в ней людей, продумал все до мелочей, чтобы никакая операция не отставала, не задерживала, не требовала дополнительных физических усилий. И через некоторое время результаты всех удивили — производительность резко поднялась и стала устойчивой. Как будто при тех же условиях, при тех же, что и прежде, возможностях, а итог другой. Семилетнее задание бригада Желнина выполнила за 4 года и 3 месяца и сверх плана дала 49 тысяч кубометров древесины.

Вот за такое самоотверженное и творческое отношение к труду лесорубу Леониду Ивановичу Желнину было присвоено высокое звание Героя Социалистического Труда.

У этого человека огромный авторитет среди лесорубов, у него учатся, к нему приезжают за советом. Он член партийного комитета леспромхоза. А в 1970 году трудящиеся избрали его своим депутатом в Верховный Совет СССР.

Так простой кайский лесоруб стал членом правительства.

«Такой народ не будет побежден!»

Сурова лесная кайская сторона. И люди здесь тоже суровые, немногословные. Но это только так кажется в первые минуты. А на самом деле, кайгородцы — душевные, очень выносливые, трудолюбивые и мужественные.

Я расскажу только об одном отважном кайгородце и о его семье.

До войны в селе Лойно жил скромный, незаметный человек Яков Николаевич Падерин. Он работал на почте. В прошлом — батрак, участник гражданской войны, был ранен, контужен.

Когда началась Великая Отечественная война, коммунист Падерин ушел на фронт, несмотря на то, что ему предлагали бронь.

На фронте он совершил бессмертный подвиг.

Вот как это было.

Конец декабря 1941 года. Морозный день. Рота, в которой служил Падерин, вела упорные бои на территории Калининской области. В тот день предстояло занять деревню Рябиновку.

Наступать приходилось по открытому снежному полю. Немцы укрылись в деревне и стреляли из хорошо замаскированного дзота, который трудно было заметить в пылу атаки.

Красноармейцы залегли. Снег был очень глубок, и дальше продвигаться было невозможно. Создалось тяжелое положение. Наблюдатели видели, что на окраине деревни вражеская часть начинает группироваться для ответной атаки. Нельзя терять ни минуты. Надо заставить замолчать пулемет.

И вот тогда командир обратился к .бойцам: кто добровольно возьмется за это опасное дело?

Отозвались двое, лежавшие справа от командира. Одним из них был Падерин.

Они взяли с собой по нескольку гранат и поползли к дзоту. Сотни глаз следили за смельчаками. Томительно долго тянулись минуты. Метр остался позади, второй... Но вот из дзота заметили ползущих и открыли но ним огонь.

Красноармеец, который продвигался слева, вдруг уткнулся лицом в снег и не шевелился. Падерин пополз один. Дзот уже совсем близко. Падерин бросает одну гранату, стараясь попасть в амбразуру, но пулемет строчит. Бросает вторую — пулемет продолжает стрелять. И вот уже последняя граната брошена, а дзот, как оскалившийся зверь, все еще жив.

Сотни глаз следят за этим страшным поединком. Что будет дальше?

Всего две-три секунды прошло после того, как взорвалась последняя граната, и вот все затаили дыхание:

Падерин вскочил на ноги, одним рывком бросился на амбразуру дзота и закрыл ее своим телом. Пулемет замолчал.

8 января 1942 года утром из репродуктора, как всегда, раздался торжественный, чеканный голос диктора. Передавалось утреннее сообщение Советского информбюро:

«В одном из боев наша рота (Калининский фронт) попала под сильный пулеметный огонь одного из вражеских дзотов. Герой-красноармеец тов. Падерин подкрался к дзоту и своим телом закрыл амбразуру. Пулемет замолк. Рота перешла в атаку и разгромила врага».

Так советские люди впервые узнали о подвиге скромного кайгородца Якова Николаевича Падерина.

6 мая «Правда» напечатала на своих страницах Указ Президиума Верховного Совета СССР, в котором говорилось:

«За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронтах борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить посмертно звание Героя Советского Союза красноармейцу Падерину Якову Николаевичу».

У семьи героя, живущей в далеком лесном краю, оказалось множество друзей во всех уголках страны. Сюда, в село Лойно, стали приходить письма. Незнакомые люди своим теплым ласковым словом поддерживали Наталью Афанасьевну в ее горе, восхищались отвагой ее мужа. Писали рабочие с Урала, писали однополчане Якова Николаевича, своими глазами видевшие подвиг.

От горячего участия людей легче было переносить горе.

«Уважаемая Наталья Афанасьевна,— писал Михаил Иванович Калинин,— по сообщению военного командования, Ваш муж красноармеец Падерин Яков Николаевич в боях за советскую Родину погиб смертью храбрых.

За геройский подвиг, совершенный Вашим мужем Яковом Николаевичем Падериным в борьбе с немецкими захватчиками, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 5 мая 1942 года присвоил ему высшую степень отличия — звание Героя Советского Союза.

Посылаю Вам Грамоту Верховного Совета СССР о присвоении Вашему мужу звания Героя Советского Союза для хранения как память о муже-герое, подвиг которого никогда не забудется нашим народом».

Известный советский поэт Виктор Гусев посвятил Падерину свое стихотворение «Такой народ не будет побежден!»:

Снега, снега!
В разгаре бой, атака.
Огонь. Свинец.
Метель кружит и вьет.
Из подземелья лает, как собака,
Оскаленный фашистский пулемет.
Он замедляет наше продвиженье,
Зарытый в землю злобный, хриплый гном.
Разбитый враг
опять идет в сраженье,
Поддержанный его губительным огнем.
Пройдут минуты —
будет бой потерян,
Опомнится, окрепнет враг. Беда!
Тогда ползет вперед боец Падерин.
Запомним это имя навсегда,
Товарищ наш ползет в халате белом,
И русская метель над ним летит, поет.
И телом он своим,
своим горячим телом
Фашистский закрывает пулемет.
И вмиг десятки пуль его пронзают.
Он, умирая, слышит, слышит он:
Бойцы идут вперед, они врага сметают.
Такой народ не будет побежден!

Что же стало с семьей Якова Николаевича Падерина?

Уже через много лет после войны я опять побывал в селе Лойно. Главная улица здесь носит имя Падерина. В доме № 57 на этой улице живет его семья. Жену его, Наталью Афанасьевну, я застал за хлопотами. Она собирала в дальнюю дорогу свою дочь Тасю.

— Кончила вот дочка педагогический институт нынче, — сообщила Наталья Афанасьевна, — получила назначенье на работу, вот и надо проводить. Да я всю жизнь провожаю, — добавила она.

Оказывается, после гибели мужа Наталья Афанасьевна осталась с шестерыми детьми. Если бы это было в старом. Каю, семья наверняка погибла бы.

Но этого не случилось.

Старший сын Падериных, Николай, окончил Ленинградскую военно-морскую медицинскую академию н сейчас служит врачом на Тихоокеанском флоте.

Второй сын, Андрей, учился в Ленинградском железнодорожном институте, и сейчас он инженер на транспорте.

Третий сын, Василий, авиатехник.

Четвертый, Валентин, окончил Свердловский лесотехнический институт.

О дочке Тасе я уже говорил, она получила назначение в одну из средних школ Кировской области.

Вот один последний сынок со мной пока остается, Леня. Да и он уже скоро окончит среднюю школу и думает ехать в Московский институт имени Баумана. Способности у него какие-то особенные находят...

Дописал я последние строчки этой главы и опять мне вспомнились слова, сказанные когда-то секретарем райкома:

Кайский народ стал другим!

И это действительно так.

Старинные заводы

Первые 200 километров Вятки, от истоков до села Екатерининского, то есть до поворота на юго-запад, интересны тем, что долина ее течения с давних времен известна залежами железных руд и других полезных ископаемых. Древние документы рассказывают, что больше 380 лет тому назад
«...черный священник Павел, да старец Гурей поставили на Вятском волоку, в пустом месте на лесу, в дичи церковь и монастырь устроили... и тут же у них под пустынею нашли железную руду, да на Василькове-речке — соляную воду» (Труды Вятской ученой архивной комиссии», 1905, выпуск V, стр. 217).

Этот старинный монастырь был основан на месте теперешнего села Екатерининского. Сначала монахи сами разрабатывали найденные руды в специально устроенных кузнечных горнах, на что у них имелся и человек «злообычен к новшествам».

Затем все это дело почему-то забросили. В 1689 году хлыновский купец Аверкий Трапицын построил при впадении в Вятку речки Чудовой завод для плавки чугуна. Но от него до нас никаких следов, кроме упоминания в документах, не дошло.

Через 40 лет — в 1729 году — купец Вяземский построил в десяти километрах от села Екатерининского, при впадении в Вятку речки Кирсы, железоделательный завод, который получил название Кирсинского. Так было положено начало железоделательному производству в Вятском крае.

Старые документы говорят о том, что уже через 30 лет после основания он выделывал железо довольно высоких сортов. Любопытен один факт из его истории. В середине XVIII века, как известно, продолжал быстро расти и отстраиваться молодой город Санкт-Петербург. На болотистых улицах и площадях, выложенных фашинником, воздвигались красивейшие каменные дома и роскошные дворцы. Лучшие каменщики и плотники, маляры и штукатуры собирались сюда со всей России. Зимой и летом по дорогам шли нескончаемые обозы со строительными материалами — камнем, железом, мрамором, гранитом и дубом. И вот тогда, в 1760 году, во время царствования Елизаветы Петровны, на далекий Кирсинский завод приехал гонец с высочайшим предписанием — срочно выработать и весной отправить в город Санкт-Петербург на судах

«фляжного белого луженого железа на 790 фляг и на покрытие Зимнего Ея Императорского Величества дворца кровельного квадратного аршинного железа с обеих сторон луженого 263 листа».

Весь заказ был на 10 тысяч листов.

Всполошилось местное начальство, все были подняты на ноги, рабочие почти не выходили из цехов, день и ночь выполняя царский заказ.

Но как ни бились, а всего железа к весне изготовить не смогли — не хватило олова. Полетели гонцы в Слободской, Хлынов, Устюг, но нигде не могли закупить нужного количества олова. Наконец, был послан ходок в Архангельский порт. Ему удалось купить. Но тут уже наступила весна, и оказалось, что вывезти олово из Архангельска нельзя до следующей зимы, так как Кире от порта находится более чем в тысяче километров, из них половина дороги идет «все большими волоками и топучими болотами, через которые, кроме зимнего пути, летним временем едва пешему человеку проходить возможно, а тележной дороги не имеется и никакой клажи привезть нельзя», — так доносило заводское управление в С.-Петербург.

И только уже весной 1762 года весь заказ был выполнен, и железо на деревянных барках сплавлено вниз по Вятке.

Когда-то, в давние времена, в Кирсе изготовляли кричное, а потом пудлинговое железо, и уже много позднее варили сталь. Но все это, конечно, вырабатывалось в очень небольших количествах.

И только после Великой Отечественной войны Кирсинский завод совершенно преобразился, он переключился на новую продукцию, стал вырабатывать электрический кабель. Этого потребовало бурное развитие энергетики страны.

От старого завода теперь осталась, пожалуй, только одна плотина да прекрасный пруд, который был когда-то единственным источником механической энергии. Остальное все построено заново. Это огромное и высокомеханизированное предприятие. В восьмом цэхе, например, действует автоматический проволочно-прокатный стан, дающий в сутки 300 тонн алюминиевой катанки. На всем процессе от нагрева слитков до свертывания катанки в бухты, к продукции не прикасается рука человека. Все выполняют умные автоматы и машины, действиями которых руководят с пульта управления.

В других цехах эта катанка превращается в проволоку, которая потом входит составной частью в голые, изолированные и бронированные провода и кабели.

Завод все время совершенствуется и расширяется. В 1969 году пущен в эксплуатацию цех площадью в 9100 квадратных метров. В нем изготовляется совершенно новая, ранее не выпускавшаяся в стране продукция — жаростойкие кабели в медной оболочке и термопарный и нагревательный кабели в стальных оболочках. У каждого из этих видов продукции свои особенности и качества. Кабель в медной оболочке, например, может выдерживать длительное время температуру до 250 градусов и кратковременно до 600 градусов. Кроме того, он очень устойчив против химических и механических воздействий.

О мощности Кирсинского завода нам красноречивее всего скажет такая цифра — в сутки он выпускает около 3 тысяч километров проводов и кабелей различных сечений.

Если представить себе наглядно, то этого провода хватит, чтобы дотянуть его от Кирса до Москвы, потом обратно до Кирса и еще раз до Москвы.

Кирсинским кабелем оснащены крупнейшие линии электропередач в нашей стране. Кроме того, продукция завода поставляется в 27 зарубежных стран: в Болгарию, Румынию, Демократическую Республику Вьетнам, Индию, Кубу, Пакистан, Мали, Афганистан. Кирсинским проводом оснащена Асуанская гидростанция и многие другие.

Замечательные люди работают на Кирсинском кабельном. У них нетрудно заметить какую-то особенную, я бы сказал, ревнивую любовь к своему заводу. Здесь нередко в какой-нибудь семье можно услышать: «Мы кирсинские, потомственные», «Наш завод», «Мой завод». И это не какой-то узкий, ограниченный, как говорят, «квасной» патриотизм. Нет, здесь живут люди широких горизонтов.

Эта особенная любовь объясняется еще и тем, что родословная у многих начинается с рождения самого завода, с того далекого времени, когда двести с лишним лет назад сюда, в северные леса, в далекий бездорожный край, сгоняли крепостных купленных крестьян и «работных» людей и заставляли добывать и плавить первую руду, жить в нечеловеческих условиях.

Мне довелось познакомиться с начальником цеха № 1 Михаилом Васильевичем Ляпуновым.

Это интересный, энергичный человек. Правда, у него нет инженерного образования, да что там инженерного, вообще учиться в свое время пришлось несколько зим. Он до всего, как говорят, дошел сам. Михаил Васильевич относится как раз к тем потомственным кирсинцам, о которых говорилось выше.

Отец, дед и прадед его работали на заводе. И сам он с молодых лет пошел по их дороге. Был чернорабочим, учеником, вальцовщиком, а теперь, вот уже больше двадцати лет, начальник цеха.

В шестом цехе начальником тоже Ляпунов. Это его брат. Судьбы у них сходные.

Это, так сказать, взгляд в прошлое, в родословную. А если говорить о сегодняшнем дне и заглянуть в завтрашний, то надо вести речь о детях Михаила Васильевича. И тут мы увидим, что старые добрые традиции не нарушены. Дочери Маргарита и Эмилия получили специальное образование и теперь конструкторы. Сын Владимир стал электриком. Александр — учится на электрика. И последний — Юрий — пока монтер, одновременно он занимается в восьмом классе вечерней школы. Потом мечтает поступить в заводской техникум и тоже, как и братья, стать специалистом-электриком.

Встретился я еще с одним ветераном завода — Аркадием Николаевичем Перваковым. Корни его родословного дерева тоже уходят в глубь двух столетий. Отец проработал здесь сорок восемь лет. И мать много лет трудилась в кирпично-сушильном цехе. У Аркадия Николаевича — пять братьев, значит, всего их шестеро. И все работают на Кирсинском. Из них три слесаря, один фрезеровщик, один мастер и один механик.

— Нам завод, что дом родной, — шутит Аркадий Николаевич.

И верно, дом родной. Старший сын у него кончил среднюю школу, потом техникум и стал высококвалифицированным токарем. Дочь Людмила — опрессовщица, одновременно она учится на третьем курсе техникума. Еще два сына — школьники, и они уже тянутся к заводу.

* * *
Есть в Кирсе улица Первого боя. Как-то вначале это название воспринимается неожиданно. Какой же бон мог быть в этом небольшом поселке, стоящем в глубине страны?

И все-таки бой был, и даже не один.

Происходило это в гражданскую войну. В начале 1919 года колчаковцы рвались к Вятке и уже захватили несколько уездов Вятской губернии. В конце апреля они подошли к Кирсу. Им надо было во что бы то ни стало взять его, так как отсюда был путь на Слободской и на Вятку.

И вот здесь, на окраине поселка, 29 апреля произошел первый бой. Колчаковцы несколько раз бросались в атаку, но каждый раз их откидывали обратно.

На 1 мая белые назначили решающее наступление. Был даже издан специальный приказ, подписанный командующим белогвардейским корпусом Пепеляевым.

Вот что говорилось в этом приказе:

«Утром 1 мая, когда красные будут праздновать, приказываю перейти в наступление на Кирсинский завод и во что бы то ни стало уничтожить их там и, если удастся, перетопить всех в реке Вятке».

Но это не удалось колчаковцам. Они снова были разбиты.

Вот после этого и появились в Кирсе две улицы с тновыми названиями: Первого боя и Первого мая.

* * *
Сотни кирсинцев героически сражались с фашистскими захватчиками в дни Великой Отечественной войны.

Легендарный подвиг совершил Герой Советского Союза Петр Николаевич Широнин.

О нем, о его боевых товарищах написаны книги, стихи, поэмы, сложены песни.

Широнин происходил из потомственной семьи металлургов, работал на Кирсинском заводе. Был слесарем, столяром, потом учителем в средней школе. О нем следует рассказать подробнее.

...Есть на Харьковщине у села Тарановки могила, свято сохраняют ее колхозники, украшают цветами. Взрослые рассказывают детям суровую быль о том, как сражались здесь и пали смертью храбрых в неравном бою двадцать пять бойцов Советской Армии.

На памятнике имена этих героев. Первым среди них — имя гвардии лейтенанта Петра Николаевича Широнина.

...Шли ожесточенные бои под Харьковом. Нужно было задержать продвижение немцев. Командование приказало выполнить эту трудную боевую задачу взводу Петра Широнина.

Темной мартовской ночью вышли солдаты на рубеж. Утром сюда должны были ринуться вражеские танки. Стоять насмерть, не пропустить ни одного!

Настало утро. В небе появились вражеские бомбардировщики. Они кружились, выглядывая добычу. Потом сбросили бомбы и ушли. Широнинцев засыпало землей, но ни один из них не пострадал.

— Приготовьтесь, орлы, сейчас пойдут танки! — крикнул Широнин бойцам. — Встретим их по-гвардейски!

Минут через пятнадцать на дороге действительно показались танки. Они шли быстро, стреляя на ходу. Широнинцы не выдавали своего присутствия. И только когда головной танк подошел совсем близко, командир подал знак и единственная пушка, приданная взводу, прямой наводкой подбила первый танк. Вслед за нею застрочили пулеметы широнинцев. Танки шарахнулись в стороны. Грянули еще два орудийных выстрела. На поле боя пылали три вражеских танка. Остальные повернули назад.

Через полчаса немцы повторили атаку. Танков уже было вдвое больше. Но и на этот раз они не прошли.

Начали убывать ряды широнинцев. Но мужество их не было сломлено. На дороге горело шесть вражеских танков.

Но вот новая атака...
...И в бешеном реве сплошного огня,
И в треске и в громе кипящего ада
На них надвигалась литая броня,
Над ними вставала стальная громада.
Тогда командир, в предгрозовом разгаре
Собрал свой
не знающий страха отряд.
И были в глазах его,
красных от гари,
Три жгучие слова:
ни шагу назад! —

так в поэме о героях-широнинцах писал потом фронтовой поэт Борис Весельчаков.

...Все сильнее разгоралась неравная битва. Вражеский танк подмял пушку, стрелявшую до последнего снаряда. Расчет погиб. Широнин, раненный в правую руку, продолжал стрелять левой. Как бешеные звери, рвутся танки на окопы широнинцев. Вот один из них уже совеем близко. Широнин поднимает своих солдат. Во весь рост, с двумя связками гранат встает украинец Вернигоренко и с криком: «За Родину!» — кидается навстречу танку.

Отбита и эта атака. Но передышка мала. И снова разгорается бой. Широнин ранен в ногу, он истекает кровью, но не уходит с поля боя. Новая пуля ранит его еще раз в руку. Но и тогда, еле держась на ногах, он продолжает руководить боем, пока обвалившаяся земля не засыпает его. Израненный, контуженный, придавленный землей, он теряет сознание.

Погибли бойцы-герои. Но танки не прошли.

Советский народ прославил подвиг горстки храбрецов. Правительство посмертно присвоило 25 гвардейцам-широнинцам звание Героя Советского Союза. Имена их навечно занесены в списки гвардейского полка, в котором они служили.

Но жизнь оказалась сильнее смерти. И в надпись на могильном памятнике у села Тарановки следует внести поправку. Герой Советского Союза Широнин и несколько его боевых соратников остались живы. Широнина спас боец из другой части и раненого вынес в тыл. Даже врачи считали чудом, даже они не верили, что может выжить человек после таких ранений. Две недели он не приходил в сознание и все-таки выжил! Из госпиталя вернулся в родной Кире и долго еще работал преподавателем по труду в средней школе. Умер П. Н. Широнин в 1968 году.

После смерти Широнина, в память о нем, у кирсинцев установилась хорошая традиция — лучших молодых рабочих, призывающихся в армию, направлять в легендарный Широнинский взвод. Так, в 1969 году туда ушел служить рабочий завода комсомолец Евгений Лялин.

В весенний призыв 1970 года в этот взвод был направлен сын Героя Советского Союза П. Н. Широнина Сергей. Право служить в подразделении отца он заслужил ударным трудом, активным участием в общественной жизни и отличной учебой на курсах шоферов.
* * *
Кирс я помню небольшим поселком. Мне приходилось часто ездить туда по газетным делам. И я полюбил этот поселок, его крепких, немногословных людей, полюбил весь своеобразный и богатый край.

В последнюю мою поездку я не узнал Кире. С 1965 года он стал городом и центром вновь .созданного Верхнекамского района. В него вошел и бывший Кайский район, о котором я так подробно рассказывал в предыдущих главах.

Центр Кирса совершенно изменился. Здесь поднялись красивые многоэтажные здания. Построены Дом Советов, Дворец культуры, гостиница, кинотеатр «Авангард», новая школа, здание которой занимает целый квартал. Созданы вечерний техникум, профтехучилище. В городе теперь учащейся молодежи насчитывается свыше двух с половиной тысяч человек. Вырос медицинский городок, появилось 12 детских садов. Узенькие прежде улицы в центре города теперь расширились, покрылись асфальтом. Открыт парк культуры и отдыха.

Одним словом, город как город.

Раньше здесь был только один кабельный завод, а теперь появился завод железобетонных изделий, райпромкомбинат, расширяются лесозаготовительные предприятия. Несколько лет назад в окрестностях Кирса обнаружены богатые залежи торфа. Это открыло новые перспективы. И вот в 15 километрах от Кирса по железной дороге возникает торфодобывающий центр. Тут раньше простиралось болото Дымное. А теперь...

Впрочем, давайте посмотрим пристальнее, что и как там создавалось.

По районной газете «Прикамская новь» можно составить такую хронику:

В 1962 году в Дымное приехали две партии «разведчиков».

В 1964 году сюда, на место будущей стройки, прибыли первые «переселенцы»: Зинаида Борисовна Селезнева, Лидия Васильевна Белослудцева, Михаил Григорьевич Бачериков — плотник, Виталий Тимофеевич Созинов — крановщик, Василий Алексеевич Болтачев — экскаваторщик и две семьи — Князевых и Моисеевых. Этим людям приходилось все начинать.

Начинать! Какое это значительное и волнующее олово.

1965 год. Скомплектована первая бригада плотников во главе с М. Г. Бачериковым. Приступили к закладке первых сборных щитковых домов.

1966 год. Сданы в эксплуатацию лесопильный цех, материальный склад, столовая, 5 шестиквартирных домов.

1967 год. Начали действовать ремонтно-механические мастерские. Заканчивается строительство грунтовой дороги Дымное—Кирс. Работает растворо-бетонный узел. Построено здание конторы, общежитие на 50 человек. Готовы принять новоселов еще 4 щитковых дома. Заложен фундамент многоквартирного каменного дома.

Ноябрь 1967 г. Поселок получил электроэнергию от государственной линии.

Июль 1968 г. Сдан в эксплуатацию хороший клуб с залом на 200 мест.

Август 1969 г. Пущена лесосушилка, закончено строительство вокзала. На торфомассиве сданы в эксплуатацию полевая производственная база, линии телефонной связи. К новым многоквартирным домам подведены водопровод и канализация. В поселке появилась восьмилетняя школа. В конце года приняты от строителей еще два шестнадцатиквартирных дома.

Апрель 1970 года. В канун 100-летия Ленинского юбилея строители сдали великолепный детский комбинат на 140 мест.
Начал работать еще один магазин. На очереди 24-квартирный дом.

Июль 1970 года. Опубликовано постановление областного Совета депутатов трудящихся, в котором говорится:
«Зарегистрировать возникший поселок при торфопредприятиях Дымное и Кирсовое, расположенный по линии железной дороги на расстоянии 15 километров от г. Кирса, присвоив ему наименование — Светлополянск».

Вот так с первых «разведчиков», с первого колышка, с первого взмаха топора и начинается все новое, хорошее и светлое.

* * *

Вслед за Кирсинским в этих краях появляется Песковский завод, построенный в 1772 году. Он в старое время влачил жалкое существование, несколько раз закрывался, был невыгодным, оторванным от хороших путей сообщения. Вновь возродился и начал развиваться только с 1931 года, когда сюда пролегла железная дорога. За это время он значительно расширен, по существу построен заново. Сейчас здесь вырабатывается высококачественное чугунное литье. Рядом с заводом разросся крупный рабочий поселок Песковка.

А в 1773 году на речке Омутной, тоже впадающей в Вятку, возникает Омутнинский металлургический завод. Первый хозяин его подполковник Осокин купил в разных местах России крепостных крестьян, насильно переселил их в глухие омутнинские леса и закабалил на тяжелой работе.

В течение полутора столетий завод почти совсем не развивался, не совершенствовался, условия труда были страшно тяжелые. Отсутствие дорог также задерживало производство. Продукция сплавлялась на барках по Вятке в весеннее время. Летом работа на заводе обычно замирала. Стоял вопрос о его полном закрытии. Только при Советской власти он получил новую жизнь и совершенно изменился.

Теперь это высокоразвитое предприятие, оно выпускает особо сложные и трудоемкие профили проката конструкционных и инструментальных марок сталей, уникальные холоднотянутые профили высокой точности. Омутнинский завод — единственный поставщик такого проката, как «таврик», «серп», «коньки», «витая буровая сталь».

До революции на берегу огромного пруда, рядом с заводом, лепился грязный рабочий поселок Омутная. В 1921 году поселок был переименован в город Омутнинск. И сейчас на месте прежнего поселка стоит крупный промышленный и районный центр.

Далеко за пределами Кировской области славятся потомственные омутнинские металлурги — сталевары и прокатчики.

И снова бредятина.
"Суровая сумрачная природа, бесконечные таежные леса" - это про Афанасьевский район с его ельниками. У нас болота и довольно светлые сосновые бора.
"на волокуше, этой своеобразной, ни с чем не сравнимой телеге без колес" - слово "сани" автору не знакомо?
"собрали и снарядили большое войско под предводительством Ермака и отсюда, с берегов Камы" - единомышленник Пестрикова писал?
"До революции Кайский край был заброшенным углом Вятской губернии." - разве потом что-то изменилось?
"Существует предположение, что он бежал на рыбачьей лодке вниз по Каме. Но едва ли это так. Уж очень длинный путь. Скорей всего, как утверждают некоторые исследователи, он бежал через Слободской и Вятку" - и автор верит в этот бред? До него не доходит, что спускаться по реке сидя в лодке гораздо легче от Кая, чем от нынешнего Кирса предварительно пройдя пешком сотню километров по бездорожью. Ведь пару абзацев назад сам же написал "Еще лет сорок пять тому назад до него было трудно добраться. Дороги были проезжими только зимой и в середине лета"

Дальше читать никакого желания.

Данко, спасибо! Давно собиралась оцифровать эту книгу.

Серый, книга написана более 40 лет назад, какой смысл придираться по пустякам. Читать её насильно никто не заставляет.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Более 40 лет назад Кирс был ближе к Каю или болота были покрыты густыми ельниками?
Украинцы с таких вот мелочей начали и выяснилось, что их предки вручную выкопали Чёрное море.

Более 40 лет назад вообще большинство лесов сгорело, между вяткой и камой, в этом районе. Были горельники и непроходимый молодняк густой.
Но это же метафоры Серый, про тайгу. Журналисты в лес не ходят далее 50 метров от дороги. Тайга страшная, волки, медведи, топи....