Встреча с прошлым
Из истории завода № 4
Пасмурное осеннее утро. Город Киров. За окном автобуса медленно проплывают построенные на рубеже 19 и 20 веков красивые здания улицы Ленина. Их несовременный вид настраивает на встречу с прошлым. Летом, возвратившись из очередной поездки в районный архив и пересматривая записи, я сделала вывод, что самой ценной информацией можно считать найденные инициалы первого доктора завода, у которого до этого была известна лишь фамилия – Зонов. Узнать имя, отчество, а тем более судьбу человека только по фамилии – нереально. Поэтому, решив для себя, что человек, скорее всего, оказался в этой должности, как и его преемник П.А. Вишневский, после лагеря, я оставила эту историю. Но, оказывается, не навсегда.
На новый запрос «С.А. Зонов» Интернет выдал несколько страниц с одним и тем же человеком. Семён Алексеевич Зонов, в прошлом – партийный деятель, сейчас – писатель, краевед. Удивительно, но, перечитывая информацию несколько раз и нигде не видя упоминания о заводе № 4, я всё более убеждалась, что это тот самый Зонов – первый врач завода. Малейшие сомнения были развеяны, когда я познакомилась с книгами Семёна Алексеевича. Несколько страниц в его произведениях были посвящены жизни в нашем крае. Последняя найденная информация об этом человеке датировалась 2015 годом. Сейчас С.А. Зонову должно быть 93 года. Опоздала?
Плавное движение автобуса, капли, бегущие по стеклу, общая умиротворённость пассажиров – всё это приводило к философским размышлениям: «2017 год. А я еду в гости к человеку, которого нашла по справке, подписанной в 1942 году».
О том, что С.А. Зонов жив, мне сообщили в архиве социально-политической истории Кировской области, они же предоставили и телефон. Семён Алексеевич тоже оказался рад встрече с прошлым. Дверь открыл интеллигентный пожилой человек, которому на вид дашь не больше восьмидесяти лет. В маленькой уютной квартире он уже несколько лет живёт один. Наш разговор начинается с его книг. Одну за другой он выкладывает их на журнальный столик и о каждой обстоятельно рассказывает. Книга «По волнам житейского моря» погружает Семёна Алексеевича в воспоминания о нашем крае. «30 июня 1941 года я окончил Кировский медицинский техникум – фельдшерское лечебное отделение. Почти все выпускники отправились на фронт. Меня не взяли по состоянию здоровья – незадолго до этого был удалён глаз. Отправили в Кайский район, сначала в село Кичаново, затем перевели на лесоучасток Скачок. От Кая до Скачка я шёл один по лесной дороге, не зная ничего. Скачок оказался посёлком, в котором жили сосланные поляки. Русскими были только комендант, бухгалтер и его жена. Переводчицей стала медсестра Свирская. Работая там, я принимал больных и сам готовил лекарства. Общение с поляками запомнилось на всю жизнь, и сейчас помню многие слова из их языка. Через восемь месяцев меня вызвали в райздрав и предложили работу заведующего больницей завода № 4. Я сначала отказывался от этой должности, заявляя: «Какой же я заведующий больницей, мне всего 19 лет». Но заведующий райздравом меня пристыдил: «На фронте девятнадцатилетние парни командуют батальонами, а ты больницы испугался». Здесь для меня начинался самый интересный рассказ, рассказ очевидца первых лет жизни в нашем посёлке.
«Посёлок завода № 4 располагался вблизи железнодорожной ветки. Деревянное здание больницы находилось в стороне от посёлка, почти в лесу. В ней располагались амбулатория, стационар, родильное отделение, изолятор с двумя палатами и кухня. Но не было ни водопровода, ни канализации, ни водяного отопления. Обслуживающий персонал состоял из двух фельдшеров, акушерки, двух медсестёр, двух санитарок, повара и прачки. Не было ни завхоза, ни счетовода. Все хозяйственные дела приходилось решать самому. За деньгами и медикаментами ходил за 20 километров в райцентр – село Лойно. Дрова для отопления заготавливали и распиливали сотрудники больницы. Я жил в одной из палат изолятора. С утра обходил больных в стационаре, затем вёл приём в амбулатории, а вечером выходил на вызовы к больным». Семён Алексеевич начинает рассказывать истории, описанные в его книгах, и которые я уже знаю, но от этого мне не менее интересно. «В моей медицинской практике были и радостные моменты, и огорчения. Как-то за мной прибежала акушерка и сообщила, что умирает роженица. Войдя в родильную комнату, я увидел бледную, с синюшными губами, теряющую сознание женщину. Ребёнок родился, но не отошла плацента, у женщины открылось сильное кровотечение. Медлить было нельзя ни минуты. И я рискнул – первый раз в жизни сделал ручное отделение плаценты по всем правилам, как учили. Женщина была спасена. Но помнится до сих пор и печальный случай. Мне позвонили с посёлка первой очереди и сообщили, что мальчик лет 13 схватился за оборванный провод и потерял сознание. Я захватил с собой шприц и сердечные средства, побежал на место происшествия. Там увидел, что мальчика закапывают в землю, чем усугубляют его положение. Освободив его от земли, я сделал укол и стал пытаться толчками возобновить работу его сердца, затем долго делал искусственное дыхание. Иногда мне казалось, что лицо мальчика, освещённое солнцем, розовеет. Но всё было безрезультатно, вернуть жизнь мальчику так и не удалось».
Семён Алексеевич рассказывает этот случай с чувством глубокого сопереживания, с таким же чувством он говорит о репатриированных немках. «Особенно трудно стало, когда в посёлок привезли немцев с Поволжья – в основном женщин. Их посылали на тяжёлые работы – на разгрузку и доставку древесины в рубочную машину. А кормили очень плохо: 600 г хлеба, немного крупы и жиров, в столовой – похлёбка из ржаной муки да тушёная зелёная капуста на второе. Редко давали запеканку из яичного порошка. Через некоторое время многие стали дистрофиками. Ко мне на приём приходило до 30 человек в день, нуждающимся я выписывал бюллетени. И сейчас вспоминаю жуткие картины: люди были похожи на живые трупы, у некоторых образовывалась водянка живота, распухали ноги, из трещин на коже сочилась вода. Директор завода Станкевич не принимал никаких мер и только упрекал меня за большое количество освобождений. Спасло людей назначение нового директора – Антонова, который оказался порядочным человеком. По моей просьбе развернули дополнительный стационар на 20 мест. Вместо коек изготовили деревянные топчаны, из технической ткани и ваты пошили одеяла и подушки. Завод передал больнице талоны на усиленное дополнительное питание. Мы начали отбирать тяжелобольных дистрофией, держали их в больнице один, а то и два месяца, усиленно кормили. Многие немки были спасены, но не все». Грустные мысли не хотят отпускать бывшего доктора, и он продолжает. «Ещё помню, какая тяжёлая обстановка сложилась при массовом заболевании детей корью. Ею заболели десятки ребятишек и часто с осложнениями – воспаление лёгких и бронхит. А ведь в то время пенициллиновых препаратов не было. Всё лечение в основном сводилось к постановке банок, горчичников, компрессов да приготовлению отваров и настоек». Чтобы хоть как-то отвлечь от грустных мыслей, спрашиваю о курьёзных случаях, которые имеются в практике любого врача. И Семён Алексеевич заметно оживляется.
«Ко мне приезжали и из района. Управляющий районным отделением Госбанка попросил удалить больной зуб. А так как обезболивающих средств не нашлось, пришлось налить ему полстакана спирта, после чего зуб был легко удалён. Помню, заболел заведующий подсобным хозяйством, китаец по национальности. Он умел выращивать хорошие урожаи огурцов и помидоров. Придя к нему на квартиру, я сказал: «Здравствуй, Иван Иванович». Так его звали по-русски. Он же лукаво ответил: «Меня зовут Иван Иванович только летом, когда есть овощи, а зимой я просто «китаец». Не могла я не спросить и о людях, чьи истории собирала буквально по крупицам. И если о двух первых директорах я уже услышала отзывы, то теперь мне хотелось услышать воспоминания о главном инженере – Б.О. Гиллере, тем более что в книге Семёна Алексеевича эта фамилия упоминается. По выражению лица, на котором появляется еле заметная улыбка, понимаю, что услышу сейчас только хорошее. «Хорошо его помню. Добродушный, весёлый и остроумный был человек. Я любил заходить к нему, когда приходил в контору. Его кабинет располагался напротив директорского. Всегда пошутит, подбодрит. А ещё очень культурный. У него я впервые попробовал варенье из розетки. Он налил чай мне, себе и каждому поставил розетку с вареньем». Семёна Алексеевича несёт по волнам памяти, и он называет фамилии руководителей разного уровня и простых рабочих, которые оставили приятный след в его душе. Вопрос о преемнике – Павле Александровиче Вишневском, открывает для беседы новую тему – лагерные врачи. «В работе на четвёртом заводе мне помогало то обстоятельство, что недалеко от посёлка завода находился санотдел Вятлага. Я установил хорошие отношения с его работниками, при тяжёлых случаях звонил в санотдел, и к нам на консультацию высылали врача из заключённых. Помню прекрасных специалистов – хирурга Утцель Михаила Эдуардовича, терапевта Вишневского Павла Александровича. Заключённые врачи просили меня вызывать их чаще, так как у меня чувствовали себя свободно».
Семён Алексеевич признаётся, что и у него в те годы были моменты, когда он сам был на волоске от лагеря. Однажды чуть не поплатился за шуточное гадание, которому научился от поляков в Скачке. Имевший везде уши НКВД отреагировал вызовом на ковёр и строгим внушением. Вовремя уволенный, нечистый на руку завхоз также позволил избежать серьёзных проблем. По-настоящему в трудной ситуации врач оказался, когда должен был выбрать, отказать серьёзному человеку или нарушить закон, сделав аборт его любовнице. И сейчас он с гордостью говорит, что смог отказать, хотя врачи из санотдела Вятлага подсказывали, как можно всё «обставить». Работая заведующим больницей, Семён Алексеевич был занят настолько, что даже будучи заядлым рыбаком, ни разу не сходил на образовавшийся после строительства плотины пруд. Три года, проведённых в упорной борьбе за жизнь и здоровье служащих завода № 4, помогли Семёну Алексеевичу осознать, что медицина – это его призвание. Он решил получить высшее медицинское образование. Но тут в дело вмешалась судьба. В Ленинградскую военно-морскую медицинскую академию, эвакуированную в то время в Киров, его не приняли по состоянию здоровья, а, имея приглашение в Харьковский мединститут, он не смог выехать из-за отсутствия средств. У Семёна Алексеевича большой партийный стаж, солидный послужной список. А начало его карьеры, всё там же, на заводе № 4. В ноябре 1943 года молодого фельдшера приняли в члены ВКП (б). В это же время произошли перемены и в его личной жизни: «На танцах я познакомился с девушкой из Кирова, вскоре мы стали жить вместе, родился сын. В его паспорте, в графе «Место рождения», указано – завод № 4. Друзья, узнав об этом факте, подшучивали над ним, говорили: «Ты серийного производства».
Видимо, заметив организаторские способности заводского фельдшера, руководство района в 1945 году назначило его заведующим Кайским райздравом. «В районе было пять больниц, 15 фельдшерско-акушерских пунктов, санэпидстанция. Я занимался подбором кадров, решением хозяйственных вопросов, проведением профилактических мероприятий, анализом заболеваемости, рождаемости и другими отчётами. Во врачебные функции уже не вмешивался». С этого момента в жизни Семёна Алексеевича Зонова начался этап, который плавно отдалил его от медицины и привёл в ряды партийных руководителей, где он за первые 10 лет, начав с должности пропагандиста Кайского райисполкома, вырос до первого секретаря Верховинского райкома. Вся дальнейшая жизнь этого человека связана с партией, привычка к активной общественной жизни настолько сильно сидит в этом человеке, что, даже находясь на заслуженном отдыхе, он нашёл себе на полезную деятельность – окунулся в краеведческую работу. Вот и сейчас занят написанием очередной книги о прошлом. Подводя итог нашей встрече, я задаю вопрос о том, какой след оставил в душе Семёна Алексеевича наш посёлок? Предвидя ответ, не ошибаюсь. Семён Алексеевич, начинает шутливо: «Огромный след! Я «калды» перестал говорить». Мы с ним смеёмся, вспоминая его деревенское происхождение. И уже совсем другим голосом продолжает: «Завод № 4 – это начало моей самостоятельной жизни. Здесь я приобрёл и большую медицинскую практику, и практику административной деятельности, вступил в партию, общался с умнейшими людьми, познал, что такое рабочий класс и что такое патриотизм». Последнее слово вновь переносит его в прошлое: «Ведь во время войны, несмотря на тяжёлый труд на заводе и недоедание, молодые люди принимали участие в субботниках – выгружали и загружали вагоны, пилили и кололи дрова для школы, вечерами ходили в клуб, где слушали беседы о положении дел на фронте и даже ставили спектакли. И ни у кого не было ни малейшего сомнения, что мы победим!» За чаем мы продолжаем беседу, но теперь рассказываю я – о судьбе завода № 4, о своём посёлке, о больнице у леса. Обратный путь. И снова ничто не мешает моим мыслям. Совсем по-другому смотрю на послужной лист этого человека, теперь за датами я вижу события и поступки. Разговор получился откровенным. Многое из того, что рассказал Семён Алексеевич, я не смогу написать. Слишком уж личное. На ум приходит известная русская пословица: «Жизнь прожить – не поле перейти».
Инна Шевчук, "Прикамская новь".
Вложения: |
С.А. Зонов с матерью и сыном.jpg [ 15.75 КБ | Просмотров: 4995 ]
|
С.А. Зонов.jpg [ 4.46 КБ | Просмотров: 4995 ]
|
_________________ Кто владеет информацией - тот владеет миром
|