Валентин Васильевич БАБИКОВ из Рудничного продолжает делиться своими воспоминаниями, за что огромное ему спасибо!
Жили и трудились на земле
Я записал некоторые свои воспоминания о далёком и близком мне детстве, о людях живших и трудившихся на земле-матушке, кормилице нашей.
В неимоверно трудных условиях
Это было самое трудное время: Великая Отечественная война 1941-1945 гг., восстановление разрушенного войной народного хозяйства, наших деревень, сёл и городов. Это повествование о жителях колхозной деревни, которые жили и трудились в неимоверно трудных условиях. Жили мы и трудились в колхозе «Новая жизнь» Баталовского сельсовета Верхнекамского района. Колхоз «Новая жизнь» образовался из слияния трёх колхозов: «Колхоз 17-й партсъезд» (сюда входили деревни Бабиково, Баталово, Мордвины, Поткино, Васьково, Кулёво, Новый Посёлок, хутор Полевой); колхоз «Новая жизнь» (деревня Прислон) и колхоз «Победа» (деревня Козидвор). Колхоз «Новая жизнь» был многоотраслевым хозяйством. Выращивали хлеб (рожь, овёс, ячмень), горох. Сеяли и выращивали лён, картофель. Было большое парниковое хозяйство, выращивали овощи: огурцы, помидоры, капусту, морковь, свеклу, турнепс. Развивали животноводство: разводили коров, телят, овец романовской породы, кур, был пчельник, насчитывавший около ста ульев. Молоко перегоняли на сметану, затем сметану сбивали в масло. Сметану, масло, мясо, шерсть, лён, овощи, мёд сдавали государству. В колхозе было пять бригад, в каждой бригаде имелись лошади и несколько рабочих быков. Был льнопункт, где обрабатывали лён. В парниковом хозяйстве солили огурцы и помидоры, квасили капусту. Перед войной 1941-1945 гг. получали хорошие урожаи зерновых (ржи, овса, ячменя), колхозники получали на трудодень по 8 кг хлеба, люди не знали, куда девать хлеб, часть хлеба оставляли в колхозных амбарах. Война испортила всю жизнь. До войны в нашей деревне Бабиково было 18 дворов и 120 жителей. На фронт были призваны все мужики и часть подростков, а с войны вернулись два мужика – два Василия, и оба пришли инвалидами. Во время войны и после неё основной рабочей силой были женщины, подростки, пожилые люди. Много разных обязанностей было у жителей деревни: платить налоги (и немалые), работать на лесозаготовках, ремонтировать дороги. Трудились без выходных и отпусков, в сезон (пашня, сенокос, уборка хлебов) работали весь световой день. Моя мать работала дояркой на колхозной ферме 19 лет, не имея ни одного выходного дня. И при этом в колхозе не было ни детского сада, ни яслей. Всё это привело к тому, что люди стали убегать из колхозов, бросать свои дома. Путей разных было много: лесозаготовки, рыбные промыслы, стройки, целина, многие уехали на Урал, пополнили города и рабочие посёлки. Остались те труженики, которым некуда было бежать. К середине 50-х годов в Бабиково из 18 дворов остались только 7. Несмотря ни на что, оставшиеся продолжали трудиться, жизнь после войны постепенно вошла в нормальное русло. Уже в 1954-1955 годах были неплохие урожаи зерновых, колхозники получали на трудодень по 3 кг зерна и по 5 рублей. В 1956 году колхоз «Новая жизнь» перестал существовать. Вся земля, движимое и недвижимое имущество были переданы одному из подразделений Вятлага – совхозу № 3. У людей появилась возможность ежемесячно получать зарплату, иметь выходные дни и ежегодный оплачиваемый отпуск продолжительностью 12 рабочих дней. В 1960 году в деревнях появилось электричество, и жизнь заметно оживилась. О тружениках полей и ферм очень скоро забыли. За свой почти нечеловеческий труд они заработали нищенскую пенсию размером 700-900 рублей. Это они выстояли в жестокой схватке с фашизмом, кормили, снабжали хлебом и всем необходимым нашу армию и народ. Они дали нам жизнь, дали возможность учиться, подняться на ноги и крепко стоять на земле.
Много умных и толковых людей вышло из наших деревень
Уроженец Баталово Егор Петрович Кусков был командиром большого революционного полка. Командовал полком в революцию 1917 года, Гражданскую войну и после неё. В царское время имел звание «унтер-офицер». Об этом мне рассказал мой тесть Бартов Василий Михайлович, он служил в том же полку целых семь лет. Уроженец деревни Прислон Мелехин Никита Васильевич был комиссаром, членом РВС, с первых дней революции служил в Петрограде. В царское время служил в артиллерии наводчиком, был удостоен за верное служение царю и Отечеству звания «унтер-офицер». Отец и сын Полудницыны, оба Иваны Ивановичи, были полковыми барабанщиками. Отец, барабанщик в Великую Отечественную войну, не раз ходил в атаку со своим барабаном. Сын служил в мирное время. Оба были жителями Баталово. Бывалые плотогоны и лоцманы Кусков Григорий Петрович, Поздеев Фёдор Фёдорович гоняли плоты с лесом с верховий Камы, по Волге до Астрахани. Всю жизнь посвятили этой профессии. Тоже жили в Баталово. Бабиков Филипп Петрович, житель деревни Бабиково, был очень сильным человеком – он свободно затаскивал зимой воз сена на сеновал по покатам.
Ох уж эти бабы!!! Раннее тихое осеннее утро, ярко светит луна, от лунного диска видно как туман клочьями плывёт над серой поверхностью пруда. Кругом ни души, тихо, лишь у пчельника за леском на поле слышна работа трактора, да на большаке изредка прошумит машина, и опять тишина. Всякий раз в это осеннее тихое утро, каким бы оно ни было дождливым, морозным, слякотным, вставала мать. Она работала дояркой на колхозном дворе. Надо идти к своим коровам, начинать утреннюю дойку. В группе у неё было 19 коров. Доили вручную. Мать часто жаловалась, что от тяжёлых работ болит спина, ноют натруженные за день руки. Немного поохав, она вставала и, тихо опустившись на колени перед иконой, начинала читать молитвы «Отче наш» и «Богородичную». Просила у Бога подмоги: «дай здоровья, силы, помоги одолеть немочь и болезни, помоги поднять детей на ноги…» Закончив молитву, мать шла проверить детей. Они мирно спали, свернувшись калачиком, она поправляла рогожки, которыми укрывались дети, гладила каждого по головке, целовала и начинала собираться на работу. Налив в умывальник холодной водицы, мыла руки и лицо, утиралась холщовым льняным полотенцем. Шла немного подкрепиться – отрезала ломоть ржаного хлеба, круто солила солью, чистила одну луковицу. Всё это запивала крепким квасом, наверх выпивала, зачерпнув ковшиком из корчаги, браги. И ещё раз перекрестившись, шла на утреннюю дойку. Вслед за матерью вставала свекровь, у неё работы по дому было хоть отбавляй. Надо истопить печь, испечь хлеб, подоить корову, напоить остальной скот, выгнать скотину в стадо, присмотреть за ребятами, заглянуть в огород… Закончив утреннюю дойку, сдав молоко на переработку, свекровь помогала пастухам выгнать коров на поле. Мать приходила ненадолго домой поесть какой-нибудь похлёбки и, немного отдохнув, снова шла на двор. После ухода скота там надо было почистить стойла, убрать навоз, зимой подстелить свежую подстилку, которой служила солома. Летом требовалось накосить свежей травы для подкормки коров. Траву косили на ближайших лугах, складывали на телегу, подвозили, затем раскладывали по стайкам. Зимой надо было напоить скота, а воду возили из колодца в большой деревянной бочке, потом разливали воду в деревянные колоды, из которых и поили скот. Ежедневно, в порядке очереди, в ночное время доярки вместе со сторожем дежурили на ферме, присматривали за скотом на всякий непредвиденный случай (отёлы, да и скот содержался на привязи – любое животное могло отвязаться или запутаться). Вот таков был труд доярок. К ферме было пристроено довольно большое просторное помещение, срубленное из круглого леса. Большая комната со скамейками и большой железной печкой называлось приёмной. Сюда приходили многие колхозники, приносили перегонять молоко в счёт госпоставок и налога на масло. Рядом с большой печкой была выложена кирпичная печь-сушилка, где доярки сушили промокшую одежду, рукавицы, иногда и лапти. Следующая комната была сепараторной, там сепарировали молоко и сбивали на битке масло. Посетителей здесь принимали строго по одному, в порядке очереди. Самой дальней комнатой был красный уголок. Здесь на столе, накрытом красной скатертью, лежали подшивки газеты «Кировская правда» и районной газеты «Кайский горнорабочий», шашки и домино в коробках – ими никогда никто не играл. На стене на гвоздике висела самодельная балалайка. Она была сделана моим отцом, большим умельцем мастерить балалайки (мать работала на ферме, вот и унесла балалайку туда). На балалайке мастерски играла ветеринарный фельдшер Евгения Степановна. Ещё ранее она освоила профессию массовика-затейника (так назывались специалисты для клубной работы), тогда и стала играть на балалайке. Играла она виртуозно, с большим задором, знала много разных юморесок, шуток и замечательно их исполняла. В один из осенних вечеров на ферме было необычно оживлённо. Жители деревень Бабиково, Новый Посёлок, Мордвины, Баталово принесли молоко на сдачу государству. Доярки заканчивали вечернюю дойку, сдавали на переработку молоко. Заведующая фермой Вера Васильевна уже закончила перегонку молока, и люди понемногу стали расходиться по домам. Доярки сняли спецодежду и повесили её в сушилку. Подошла на свою ночную службу сторож Захаровна, так её звали и молодые, и старые жители деревень. Это была довольно пожилая женщина, она сама говорила: «Мне уже, слава Богу, 76 годков». Седая прядь волос выбивалась из-под белого платка на её голове. Хотя её лоб исчертили глубокие морщины, в голубых глазах ещё светились озорные искорки. Захаровна была заводилой во всех культурных мероприятиях. Она брала в руки газету но, как говорят, держала её вниз головой, так как была неграмотной, читать не умела, ни одной буквы не знала: – Идите ко мне, мои милые, хорошие, на всех ангелов похожие, я почитаю вам, что тут написано про село Баталово. Шибко хорошо – работай, не ленись, ешь, пей – не стыдись. Как живём, такие и песни поём… Доярки окружили Захаровну, она с торжествующим видом стояла среди них с газетой и продолжала читать всякие небылицы: – Теперича я прочитаю вам самый главный приказ – это из Москвы. Всем нашим мужикам от посторонних баб отказ! Чтоб крепче нас любовали (обнимали, целовали, к сердцу крепче прижимали), а другим отказ давали. – Вот кабы так? – говорили доярки. – Давай читай, что там дальше пишут. – Дальше там – уши вянут! Как у нашего дяди был казак (прим. – поросёнок), невелик да пузат, был он ростом сам с вершок, били яица с горшок… Незаметно к дояркам подошли ещё несколько человек. Ксения – большой знаток разных поговорок и пословиц, она, прежде чем завести разговор, заранее зная, о чём, тут же вставляла свои присказки. Не в бровь, а в глаз были её пословицы. Подошли и два деда. Дед Степан по кличке Касан никогда в жизни не матерился, самое страшное ругательство у него было «о еси твой двадцать». Он был заядлым рыбаком, под настроение мог кое-что исполнить с большим юмором. Дед Василий был знатоком разных присказок, небылиц и считался «великим пересмешником», потому что ничто не могло уйти от его взгляда. Оба деда только что сходили на реку, где заготавливали ивовые вицы для изготовления морд (прим. – самодельные рыболовные снасти) и вот захотели попить. Ферма была недалеко, они и зашли напиться да немного отдышаться от тяжёлой ноши. – Видать, пришли вовремя, – сказал дед Василий, посмотрев на веселящихся доярок. – Мир дому вашему! Не найдётся ли у вас водицы нам, старикам, напиться. – Подождите немного, остыньте чуток. Сейчас вы разогрелись, можете с холодной воды закашлять. Как потом больные пойдёте к своим старухам? – Убедили! Верно ваши губки шлёпают… – Ты, чирок, не мели турусу – мы знаем, что делаем. Внесли свою лепту и молодые. Восемнадцатилетняя телятница Татьяна, красивая стройная девушка с длинной русой косой, обладательница звонкого голоса, смеялась как-то по-особому заливисто и громко, за что все звали её Таня-весёлая. Двадцатилетняя Лида, напротив, была неразговорчивой, стеснительной – судьба не баловала её: родители рано умерли, воспитывала её бабушка Марфа. У Марфы не было своих детей, она и приютила эту сиротинушку, заменила ей отца и мать. При встрече Лида всегда стыдливо отводила глаза и краснела, но была всегда вежлива, первой здоровалась со знакомыми. Вот это настоящая невеста – полюбит навеки и позабудет навсегда! Лида работала дояркой. Татьяна вышла на круг, слегка притопывая новыми лаптями, и запела своим звонким голосом: – Где мне найти военного, мужика здоровенного? Я любила по пяти, любила по пятёрочке, а теперь одного – в зелёной гимнастёрочке. Сшила кофточку по моде, на четыре банта – никого любить не буду, кроме лейтенанта! – Татьяна, не подкачай, милая! – подзуживали её Степан да Василий, оказавшиеся в женском окружении. – Гармонист, гармонист повалил меня под низ, – продолжала Татьяна. – А я встану погляжу – хорошо ли я лежу? И дальше, под одобрительные возгласы присутствующих: – Я такого завлеку, три нагана на боку! Видимо, очень нравились ей люди военные, необыкновенные. Незаметно подошла и ветфельдшер Евгения, которая немного задержалась дома, а сейчас хотела узнать, нет ли сегодня заболевшей скотины. Неожиданно для всех она сказала: – Ну, здравствуйте! Видимо, я вовремя, видно, что всё в порядке. – Да, у нас всё в порядке – видишь, веселимся. Ну-ка, Евгения, подыграй! Евгения сняла со стены балалайку, окинула всех взглядом: – А ну, мужики! Не всё вам бабьи прибаутки слушать, давайте и вас послушаем, – и начала играть частушки-нескладушки. – О еси твой двадцать! – промолвил дед Степан и запел сиплым, слегка простуженным голосом. – Ух, ух, я петух, с курочкой подрался. Меня курочка лягнула – без ума остался! Пошла курица в аптеку и запела: ку-ку-ре-ку! Дайте пудры и духов для приманки петухов! Вот моей песенке конец, кто слушал – молодец. Кто не слушал до конца – не то баран, не то овца. – А ты что молчишь, Василий? Давай каку-нибудь небывальщину! Ты у нас молодец только для овец, а для кобыл – тут и был! – сказала Евгения, продолжая играть на балалайке. – Как умеем, так и поём, – сказал кто-то из окружающих. – Давай, не тяни кота за хвост! Не удержался дед Василий, хотя петь он был не большой мастак – он был «народным артистом разговорного жанра»: – Как по Каме по реке плыла баба в бураке, веретёнами гребла, ногой тормозила, юбкой парусила. Кто же это был? Что за баба? Вот уже знаю, но не скажу, сами догадывайтесь… Петь я больше не могу, но рассказать – расскажу. Как-то пошёл я рыбачить на Каму. Дошёл до берега, сел отдохнуть – путь мой не короток, километров пяток. Сижу и вижу чудо: недалеко от берега щука с кузовом пловёт! Так она меня раздосадовала, дай, думаю, поймаю, и кузов, небось, дома пригодится. Хотел было подняться, но думаю, пусть, Бог с ней, пусть дальше пловёт. Ну, Василий, кто тебе поверит? Не знаю! Ежели вы не поверите, то знайте: я сам вам больше никому не поверю! Все дружно засмеялись, похваливая рассказчика. Василий продолжал: – Людским речам вполовину верь, много слышится, да мало верится… – Прав Василий, поминаючи людей пословица ведётся, – неожиданно промолвила Ксения. – Осла видать по ушам, медведя – по когтям, а тебя, Чирок, – по речам. Тебя, пересмешник, учить – в бездонную бочку воду лить. Василий тут же среагировал и, хитро прищурясь, сказал: – Не много думано, а складно сказано! Смотри у меня, баба! У меня рука легка – была бы шея крепка! – Не заводись, Василий, разве ты шуток не понимаешь? – Ладно-ладно, я уже остыл. – Давай, Ксения-«поминаючи людей пословица ведётся», порадуй нас, скажи слова разумные. – Хорошо-хорошо, чичас (прим. – сейчас) я вам кое-что расскажу, поминаючи людей пословица ведётся, – откликнулась Ксения. – Всяка прибаска хороша с прикраской. Видел во сне кисель, так не было ложки; спать лёг с ложкой – не видел киселя. Воду толкёшь? – Толку! – А пыл идёт? – Нет. – Ну, толки ещё! Проснулась Ульяна ни поздно, ни рано; все с работы идут, она тут как тут. Не начинай дело с конца, не надевай хомута с хвоста! Корову надвое разрубили: зад доили, а перед во щах варили. Нашего Фому тянет ко всему: и ко хлебу, и к вину – кланяйтесь ему! Всё вам рассказала, поминаючи людей пословица ведётся, и сажуся в решето и уезжаю в Москву за прибаутками ещё. – Что-то, бабоньки, мы долго веселимся. Пора меру знать! Дома скот не кормлен, ребята голодные неизвестно где бегают. Ну, ладно, ничего скоту не сдеется и ребята уже славные, небось, у хлеба да картошки не пропадут. Давайте напоследок споём и по домам. Татьяна запела своим звонким голосом и её песню дружно подхватили другие женщины. Широко полилась песня, рассказывая о непростой бабьей доле.
Ой, бедным-бедна, Плохо я одета, Никто взамуж не берёт, Собственно, за это.
В гору речка не течёт, А под гору вьётся. Раньше он меня любил, А теперь смеётся!
Дай мне, мама, снадобья, Чтоб соперницу убить, Или сердцу моему Запретить любить.
Не печалься, дочь моя, И не порти красоты. Ещё много молодцов На святой Руси.
Необычным припевом закончилась эта песня: Песня вся, Песня кончилася. Мужик бабе треуха – Баба скорчилася.
Молча начали расходиться женщины по домам. Степан с Василием взвалили свои тяжёлые ноши с вицами и пошли к своим старушкам. Василий, оглянувшись назад, сказал вслед уходившим женщинам: – Ох уж эти бабы! Цены им нет. Как ломовые лошади работают, поют не хуже артистов… Мир дому вашему, идите к своим малым детушкам. Жаль мне их, но помочь ничем не могу…
_________________ Собака бывает кусачей только от жизни собачей...
|