Глава 7.
Испытание.
Тихая уютная улочка маленького южного городка жила собственной неторопливой жизнью. Полнотелые разговорчивые хозяйки в ярких передниках степенно развешивали на балкончиках бельё для сушки, одновременно следя за детьми, играющими во дворе, и за мужьями, собравшимися в сквере на вечернюю партию в домино. При этом женщины успевали еще и обсудить с соседками последние новости. Городок дышал прохладой, которую приносил к ночи морской ветер, чтобы разбавить сладость цветущих акаций, наполняя вечернюю негу лёгкими солёными нотками.
Вера уже почти дошла до дома, битый час добираясь с работы, и, устало шагая с тяжёлыми сумками от автобусной остановки, мысленно ругала себя за новые неудобные туфли. Входя в переулок, на минутку остановилась, чтобы поправить выбившиеся из-за под шёлковой косынки волосы, и тут к ней подошёл высокий крепкий мужчина, явно давненько поджидавший её, в кепке-хулиганке и светлом пиджаке. — Верунчик! — с показной наигранностью мужчина снял перед женщиной кепку, нагло улыбаясь.— Что-то долго ты сегодня! Я заждался уже! Целую пачку папирос извёл! — А тебя никто ждать не заставляет! — резко ответила Вера. — И где я была так долго, тебя тоже не касается! Девушка подняла было сумки и направилась в сторону дома, но мужчина проворно схвтил её за локоть, не отпуская. — Верунчик! Ба! Ну, куда ты так спешишь? Мы не договорили!— мужчина ясно дал понять, что не желает так быстро прощаться, швырнул бычок на асфальт, топча его подошвой лёгких сандалий, смачно сплюнул, глядя на Веру голодным хищным взглядом, и притянул женщину к себе. — Я ждать буду в скверике, как стемнеет, слышишь? — едва шевеля тонкими губами, прошептал мужчина, нагнувшись так близко к Вериной шее, что она кожей ощутила его жаркое дыхание, пропитанное табаком и дешёвым одеколоном. — Нравишься ты мне, Верунчик! Приходи! В который раз уже подкатывал к Вере Григорий, местный кутила и бандит, который приходился ей соседом, и чем нахальней были его попытки завязать с ней отношения, тем противнее становились женщине его ухаживания. Сердечко её было давно отдано тому, кто несколько лет уже не давал знать о себе... Письма безвозвратно уходили на старый адрес, теряясь, оставались без ответа, но Вера продолжала жить надеждой на встречу с любимым. — Ты вот что, Гриша! — со злостью отпихнула Вера навязчивого ухажёра. — Ты не ходи за мной! Не надо! Не нужен ты мне! У меня муж есть, и он скоро приедет! — Тю! Старая песня, Верунчик! — отказ женщины только раззадорил Григория. Шестой год он добивался расположения красавицы-соседки и не думал униматься. Вот и сейчас её неприступность настолько взбесила его, что ухажёр пустил в ход оскорбления. — Фу! Где твой муж и где я? Не первый год мне сказки рассказываешь, шалава! Все жилы из меня вытянула, паскуда! Не будет по-моему, так силой возьму! — и Григорий молниеносно и грубо впился в Верины губы, но тут же пошатнулся, скорчившись от боли, сложился пополам и застонал. А Вера, крепко сжимая в руках сумки с продуктами, побежала по мосточкам вдоль забора к синей, облупившейся двери подъезда, забыв о натёртых новыми туфлями ногах. — Курва! — кричал ей Гришка вслед, зажимая носовым платком кровоточащую рану на ноге под ремешком сандалии. — Да что б ты сдохла, гадина! — Вера! Вера, дочка! Горе- то какое! — с балкона увидев свою жиличку, бегущую с тяжёлой ношей, надрывно заголосила пожилая женщина в застиранном халате, с пышной копной седых кудрей . — Из Покровского весточка пришла - Агнешка, сестрица моя милая, скончалась!
В прихожей, кинув авоськи прямо на пол и быстренько пробежав глазами строчки на измятом листке, Вера без сил присела на обувную полку, откинулась на стену гардероба, утонув в ворохе верхней одежды, и заплакала. Последней ниточкой были для неё письма от тётки Агнешки, редкие, но такие желанные весточки с далёкой родины. Все эти пять лет они согревали её, храня надежду в раненой Веркиной душе, как живой дрожащий огонёк, трепетный и робкий. И волей судьбы эта связующая ниточка внезапно оборвалась, ничего не оставляя после себя, кроме воспоминаний. Вмиг, как будто вырвали изнутри что-то , кольнуло у Веры слева, кольнуло и замерло в ожидании нового приступа непонятой ещё, неведомой боли. Опустошённая, она сидела так долго, зарываясь в головой в свисающие с плечиков вещи, пытаясь спрятаться от всего мира.
— Мамочка! — детский голосок вернул Веру в житейские реалии. — Мамочка! Ау! Ты со мной в прятки играешь? Я тебя нашла! Кареглазая малышка с забавными хвостиками, теряющимися за огромными красными бантами, подбежала к Вере и, улыбаясь, уткнулась ей в колени. Вера подхватила дочь на руки, притянула к себе и поцеловала в пухлую щёчку, пахнущую земляничным мылом. — Манюня, милая моя! Как же быстро ты меня нашла! В следующий раз я получше спрячусь, обещаю! — А ты чего плачешь, мамочка? Тебя обидел кто-то? Или у тебя что болит? — девочка закидала мать вопросами. — Давай я подую, и все пройдет! А если тебя обидел кто, так ты мне скажи, я возьму бабулину вицу и всех- всех обидчиков - по попе! Дочка забавно топнула ножкой, сeрдито сдвинув бровки. — Защитница ты моя! — улыбнулась Вера, на мгновение позабыв про все несчастья, свалившиеся на неё. Девчушка обвила шею матери руками и залепетала: — Я тебе нарисовала кучу картинок! Я очень старалась, а баба Ванда потом ворчала, когда отмывала меня, и сказала, что на таких художниц никакого мыла не напасёшься !
Манюня утянула мать на мансарду, усадила в плетёное кресло и положила перед ней целую кипу рисунков. Все они были настолько яркие и сказочные, такие тёплые и по-детски незамысловатые, что Вера, любуясь художествами дочери, поймала себя на мысли, что она намного сильнее, чем ей казалось. Пока она верит — она будет жить, ведь без веры нет смысла продолжать бороться за свою любовь, за счaстье, за возможность быть рядом с любимым человеком. Постeпeнно успокоившись, рассматривая рисунки дочeри и обнимая eё, молодая жeнщина думала, что вeра — это вeликая внутрeнняя сила, толкающая нас вперед к мечте. И даже если порой нас терзает неуверенность и безнадёга, незыблемая вера, как стержень, укажет верное направление на тернистом пути к тихой гавани, где покой и нега наполнят душу новыми светлыми надеждами... Там наша вера обретёт доселе невиданную глубину и настолько завладеет сознанием, что мы непременно узрим истины, которые отвергали ранее, и искренне улыбнёмся, поняв, что добились желанной цели.
" Ах, Вера, Вера... — подбадривала себя женщина, лёжа в постели и пытаясь уснуть. — Вера... Сколько в имени моём смысла заложено, сколько силы, терпения. Значит, нужно в хорошее верить, иначе нельзя. Как же Вере и без веры жить? А в первую очередь в себя верить надо! Примером для дочери быть. И тогда всё смогу, всё сумею! Потому как есть ради чего жить! Ах, если бы Милош знал, как я жду от него весточки... Как верю в нашу встречу! И пусть хоть сто лет пройдёт, а я буду ждать. И буду, буду верить, что нужна ему... "
Глава 8.
Потеря.
— Пациент Ковальский, доброе утро! — неожиданный стук в дверь заставил мужчину в инвалидном кресле вздрогнуть. В комнату вошла невысокая стройная медсестра в зелёной униформе. Её густая русая чёлка слегка прикрывала выразительные голубые глаза, чуть тронутые неброским макияжем. Девушка, доброжелательно улыбаясь, протянула мужчине стаканчик с таблетками и, подойдя к окну, распахнула глянцевую пластиковую створку, впуская в палату свежесть и шум летнего утра.
— Доброе-доброе, Галочка! — мужчина захлопнул ноутбук, убирая его с коленей на широкий подоконник, и, с усилием перебирая руками обода колёс, выехал на середину комнаты. — Ой! — медсестра замешкалась, уходя. — Хотела Вам сказать, что весь персонал с восхищением Ваши рассказы о войне читает! Захватывающе и интересно, только очень страшно! — Да, милая... — мужчина погладил седые волосы, убирая их со лба, изуродованного шрамами. — Давно это было. Лет тридцать прошло, а каждую ночь снится. Не отпускает меня Афган, будто должен я ему остался... Закроешь глаза — и как наяву: взрывы, жара, моджахеды — хитрые, как шакалы, и жестокие, да ребята наши, пацаны совсем — пушечное мясо... Сколько их там осталось... И сколько еще калек, как я, никому не нужных... Не дай бог никому пережить. У меня ведь и невеста была! Знаешь, какая красавица! А я сам напросился, желание изъявил именно туда, думал, героем вернусь — а вот как вышло...
Мужчина с иронией похлопал себя по обрубкам, оставшимся от ампутированных ног, на миг отвёл затуманенный слезами взгляд, чтобы случайно не выдать медсестре свою слабость, и, показно бодрясь, продолжил: — Вот, недавно новую повесть начал! — мужчина приглашающим жестом подозвал девушку поближе к столу, на котором беспорядочно лежали рукописи, — "Дорога к Вере" называется. Про любовь. И про то, как просто всё потерять в один миг. — Ой! — Галочка любопытно пробежалась глазами по предисловию, торопливо пролистала пухлую рукопись. — Милош! Какой жe Вы молодчина! Когда закончите и распечатаете, дайте мне знать. Я буду ждать. — Галочка, непременно! Запаситесь терпением! И — до завтра! — распрощавшись с девушкой, мужчина развернул коляску к распахнутому окну и бесцельно уставился вдаль. За несколько лет один и тот же вид из окна успел ему наскучить. Времена года предсказуемо меняли лишь краски, добавляя в пейзаж соответствующие сезону оттенки. Милош не обращал никакого внимания на суетливый шум улицы, сосредоточенно обдумывая следующий сюжет своей повести, возвративший его на много лет назад...
****
— Сыночек, родной мой! — убивалась Ирма, уже в сотый раз перечитывая повестку. — Как же так? Не пущу! Не отдам! Опухшие её глаза вновь и вновь наполнялись слезами при виде даты и времени. Скупые и чёткие цифры, словно приговор, окончательный и неоспоримый, врезались в разум женщины и заставили материнское сердце задыхаться от боли. Ирма просидела в тесной кухоньке всю ночь, убивая себя дурными думами и бесконечным надрывным плачем, не желая понимать и принимать реальность. Словно предчувствуя неминуемую беду, которая поджидала её мальчика в скором времени, она молила Бога отвести от него неибежное зло и обещала в залог свою жизнь.
Шумная толпа новобранцев куролесила на вокзале, ожидая команды к отбытию. Молодые люди, сбившись в тесные кучки, курили, смеялись, пели песни под гитару и целовали своих заплаканных подруг. — Мама, ну перестань! — успокаивал Ирму сын. — Я вернусь! Ты и сама не заметишь, как время пролетит! Ирма не слушала его, лишь, вцепившись в рукав, крепко сжимала пальцы, окаменев. Осунувшееся её лицо, потемневшее от безутешных рыданий, выражало скорбь и отрешённось, как на похоронах. — Мама, у меня просьба к тебе. Слышишь? — Милош тихонько потрепал мать по руке, гладя побелевшие костяшки застывших пальцев. Ирма очнулась, вырванная словами сына из немого своего небытия, и, не поднимая на Милоша тусклых глаз, еле слышно пообещала : — Всё, что угодно, родной... Только не оставляй меня... — Мам! — Милош вытащил из кармана мятый конверт. — Вот, не успел отправить. Пожалуйста, сделай это за меня. Ирма кивнула и бросила письмо в сумку.
Как пушечный залп, неожиданный и гулкий, раздалась команда "По вагонам!" . — Мальчик мой! — что есть сил кричала Ирма, высматривая в окнах тронувщегося поезда сына. — Милош!!! Но в шумном гуле перрона терялись её крики, заглушаемые ревущей толпой провожающих. По пути домой она вспомнила про неотправленное письмо. Свернув в проулок, женщина медленно направилась в сторону почты, прижимая руку к груди. Перед её глазами всё плыло, превращаясь в непонятное месиво из серых домов, пыльного асфальта, деревьев и ярких, едва различимых пятен, похожих на людей. С трудом поднявшись по каменным ступеням широкого крыльца, Ирма затуманившимся взглядом разыскала синее расплывчатое пятно почтового ящика и прислонилась к стене, чтобы достать из сумки конверт. — Женщина! — легко похлопала Ирму по плечу длинноволосая тоненькая девушка в красном платье, вышедшая из дверей почтового отделения. На её глазах бледная незнакомка осела, медленно сползая по стене. — Женщина, Вам плохо? Но Ирма уже не слышала ничего, лишь глухие хрипы вырвались из её груди, унося с собой последние моменты жизни...
Письмо осталось лежать в сумке, так и не найдя своего адресата. Вера и Милош потеряли связь друг с другом. Они продолжали писать на старые адреса, не получая ответов на свои послания. Молодые люди терзали себя и терялись в догадках, не понимая, почему вдруг стали чужими ...
Глава 9.
Встреча.
Августовские последние деньки ластились теплом, отдавая всю не растраченную за долгое южное лето жаркую негу. Тёмные душные вечера баловали городок редкими дождиками, которые лишь немного прибивали дорожную пыль да освежали зелень вековых каштанов. Уютный садик старого загородного дома приветливо приглашал отдохнуть от полуденной жары в тени раскидистых жасминов, посидеть на скрипучих качелях, закреплённых на древней ветле. Вера, в лёгком домашнем платье, сидела на крытой веранде с чашкой чая. Её мысли были далеко, и блаженство от приятных воспоминаний играло на морщинках приопущенных век женщины робкими солнечными зайчиками. Она задумчиво улыбалась, бесконечно помешивая давно остывший чай.
"Почему он не ответил вчера, почему?— Вера старалась найти оправдание нежеланию Милоша начать диалог по скайпу. — Неужели испугался, думая, что через сорок с лишним лет моя любовь к нему угасла? Может, он боится быть лишним или не желает бередить хрупкие свои чувства? Тогда почему не осмелился сказать об этом? И нет обиды на него, нет злости, только душа вдруг будто расцвела и поёт, поёт... Как девчонка, трепещу вся, глупая... Надо же! Седьмой десяток разменяла, а дождалась всё же! Верила ведь, всю жизнь верила, что найду его, и сбылось! А не верила бы, так давно уж замуж бы выскочила, детей нарожала и думать о нём забыла. А тут нет! Сердце не принимало никого, а душа хранила-баюкала мечты только о нём все эти сорок с лишним лет! Подумать страшно: жизнь прожила почти! И я уже не девчонка вовсе! А дочка, дочка- то какая!" — Вера на миг подумала о Манюне, которая выросла без отца. Мария с мужем обещались заехать к вечеру и забрать Юльку, которой предстояло в сентябре идти в одиннадцатый класс. Вера, как и в детстве, ласково называла дочь Манюней. А Манюне в конце сентября сорок три года исполнится! Уважаeмый пeдиатр в одной из городских больниц, вмeстe с мужeм работают, тоже врачом. Юльке, дочери, Мария с супругом пророчили продолжение врачебной династии, но та давно стояла на своём, собираясь стать учительницей. — Да, дочка у меня умница и красавица, строгая, ответственная и справедливая. Жаль, что отца она не знала... Ну, да Бог даст, всё еще будет хорошо.
Вера отставила чай, закрыла лицо руками и заплакала. Были ли это слёзы радости от того, что нашёлся наконец-то Милош, или же слёзы отчаяния от молчания любимого человека, женщина и сама не понимала. — Бабуль! — рука внучки лёгко и нежно пробежала по волосам Веры. — Бабуль, ну ты что опять? Ну не плачь! Я с ним битый час переписывалась утром, он очень переживает, что вёл себя как последний трус! Да, он сказал, что для тебя приготовил сюрприз, что обязательно наберётся храбрости и сам позвонит! Так что вытирай свои слёзы и пойди-ка припудри носик! Внучка крепко обняла бабушку, успокаивая её. Так они просидели на веранде ещё немного, и Юля, убегая, отпила глоток из бабушкиной чашки, шутливо журя её при этом : — У тебя и чай уже остыл, а ты всё рыдаешь! — девушка шутливо покачала головой. — Я к Маринке сбегаю, попрощаюсь перед отъездом, а ты не скучай! Провожая взглядом убегающую Юльку, тоненькую и темноволосую, Вера вдруг вспомнила себя: когда-то и она вот так же спешила в библиотеку, чтобы получить "письмо счастья", которое перевернуло всю её жизнь...
Короткие сигналы оповещения заставили Веру вздрогнуть. Она метнулась из кухни, где суетилась в ожидании гостей, в комнату внучки. На экране ноутбука на вкладке скайпа настойчиво пульсировала дорожка ожидания. — Господи! — Вера глубоко вдохнула, замирая от страха и неожиданного звонка.
****
— Вера... — тихо произнёс мужчина, глядя на плачущую женщину по ту сторону экрана. — Здравствуй, Вера. Вера сидела, не чувствуя ни рук, ни ног, лишь сердце её готово было вырваться и улететь туда, к тому, кто несколько минут назад произнес её имя. Они молчали очень долго. Просто молчали и смотрели друг другу в глаза. Так им было проще, значительно проще, чем изливать поток ненужных извинений, оправданий и обещаний. Глаза могут сказать гораздо больше... Он заметил, что она всё ещё хороша, даже в свои шестьдесят: как и раньше, стройна — худоба даже молодила её, — вот только тёмная река длинных волос чуть-чуть подёрнулась белёсой изморозью прожитых лет. А глаза — ах, эти карие, озорные и глубокие, как тихий и загадочно - манящий омут, глаза, чей блеск, неведомый и привлекательный, таит в себе смысл всех смыслов и ответы на все вопросы. "Девочка моя!— думал Милош. Он не мог назвать её иначе. — Простишь ли ты меня? Поймешь ли? Дашь ли мне хотя бы шанс, чтобы объяснить своё исчезновение? Господи! Сколько же лет я жил одной мыслью о том, что когда-нибудь увижу тебя и верил, искренне верил, что найду свою Веру..."
" Милош. Мой Милош... — Вера вглядывалась в лицо незнакомого мужчины, пытаясь найти хоть капельку сходства с тем юношей, которого она знала. Строгие очки в широкой тёмной оправе, длинная густая чёлка выцветших волос, зачёсанная набок, и шрамы, бордовые, вздыбленные рубцы, уродливые и мерзкие, словно кто-то заколдовал её Милоша, превратив в чудовище. "Господи! — мысленно благодарила Вера Бога. — Спасибо, Господи, что вновь нас соединил. И благодарю тебя, что он живой. Я обещаю, Господи, что отдам всю свою нежность, заботу и любовь этому человеку. " Немой диалог осторожно перешёл в оживленный разговор, насыщенный эмоциями. Вера и Милош не заметили, как пролетели целых два часа. Приехавшие за дочкой Мария и Сергей тоже присоединились к диалогу. Манюня без слёз не могла смотреть на отца, она видела его впервые, но сразу прониклась искренней симпатией к человеку в инвалидном кресле. Милош оживлённо жестикулировал, рассказывая о своих книгах, и показал рукопись повести "Дорога к Вере", которую посвятил любимой женщине. Это и был его подарок. Вера зарделась и, скрывая неловкое смущение, на минуту отошла от экрана, оставив Милоша с дочерью и зятем. Когда женщина немного успокоила разгоряченные чувства, которые разбудил в ней дорогой её сердцу мужчина, она вернулась . В её руках Милош увидел ту самую жестяную расписную коробочку из-под леденцов-монпансье, которую подарил любимой при первой встрече. В глазах мужчины блеснули нечаянные слёзы, и лицо его засветилось радостью. — Я приеду к тебе, родной! — прощаясь, тихо прошептала Вера. Милош внимательно посмотрел ей прямо в глаза, как будто стараясь запомнить момент. Нет, он не искал подвох, он безропотно и безгранично верил этой женщине, которая ждала его эти долгие сорок лет, храня верность. — Я заберу тебя, мой хороший. Подожди ещё несколько дней, и мы будем вместе! Я приеду!
****
Через несколько дней Вера стояла на перроне, сжимая в руках небольшой чемоданчик. В её изящной чёрной сумочке через плечо лежал билет к мечте. Она не боялась проехать полстраны, добираясь из Крыма на север. Искренняя и всесильная вера звала женщину туда, где она родилась и выросла, где похоронены её родители и тётка Агнешка, на чьих могилах она ни разу не была. Туда, где гниёт в запустении отчий дом, который она в спешке и с позором когда-то покинула... Вера спешила в небольшой городок, где в Доме инвалидов ждал её Милош — любовь и смысл всей жизни, потерянный и вновь обретённый, выплаканный, вымоленный, выстраданный. Её человек, её надежда и её вера! Долгой была эта дорога, дорога к вере. И вот осталось совсем чуть-чуть. Но эти последние дни, часы и километры были для Веры неимоверно тяжёлыми. И эта моральная пытка закончится лишь тогда, когда рука Милоша окажется в её руке. И это стоит, действительно стоит целой жизни бесконечного ожидания, тысячи бессонных ночей, миллионов одинаковых серых будней с редкими проблесками радости, когда чувствуешь себя сильной, обнимая маленькую дочь или спешишь с работы, чтобы посмотреть её детские каракули, где ребёнок и двое взрослых держатся за руки под солнцем и в груди у каждого горит большое алое сердце.
Ну, а пока перед глазами Веры мелькают пейзажи, меняя сочную зелень юга на оранжево-жёлтую мозаику средней полосы, и где-то вдалеке, за горизонтом, тает в сизой дымке заката последний рыжий луч, ныряя в густую проседь тумана. Вера не замечает всeй этой красоты, в своём отражении на стекле ей грезится лицо Милоша, и внутренний голос, вторя биению сердца, сливающемуся со стуком колёс, чеканит одно и то же имя, пронесённое через годы ожиданий, испытаний и потерь: — Милош. Милош. Милош... Конец.
_________________ Земеля
|