Санаторный ревизор.
Часть шестая. Предпоследняя.

«Как я уже и пояснил, мужики, нелюбовь к гипнотизерам и прочим шарлатанам у меня была давняя, а тут выпала возможность наяву ихнего брата сконфузить, ну как этим не воспользоваться? «Давай – говорю - Михалыч выведем на чистую воду проходимца, сорвем ему спектакль, хватит ему людей дурить, а тем более по санаториям, где и настоящие больные попадаются, пусть по курортам да деревням гастролирует. На курортах хоть денежных лохов пощипает, а в деревнях хоть какой-то продых будет крестьянам от забот повседневных. На том и порешили. Для снятия застенчивости засадили по паре флакончиков боярышника и направились на встречу с заезжей жертвой в дом культуры санатория, где крутили кино, и была сцена для всяческих концертов и выступлений. Народу набился полный зал, пришел даже весь медперсонал санатория. Мы с Михалычем для срыва спектакля заняли места в первом ряду и приготовились к «мероприятию», заранее уговорившись, что я начну вывод «на чистую воду», а Михалыч поддержит.
Вышел на сцену гипнотизер, ну чухан чуханом: плешивый, очкастый, пиджачишко на нем невзрачный. Даже как-то жалко мне его стало, вот, думаю, от нужды да голоду мотается бедолага, а мы ему «козню» устроить собрались, но как вспомнил молоко прокисшее, да соседку беременную от Кашпировского, да еще услышал шквал аплодисментов в адрес этого фуфлыжника, загнал свою жалость в дальний угол отуманенного боярышником сознания. А мужичонка между тем вывел из зала на сцену деваху симпотную, как называли у нас в селе баских девчат, да как начала она отжигать под Аллку Пугачеву – поет да пританцовывает, поет да пританцовывает. Зал аплодирует, мужичок раскланивается, как будто это он виновник торжества. И тут взыграло во мне ретивое, обида взяла за деваху подставную, за люд санаторский доверчивый. Вышел я на сцену и без всяких предисловий заявил шарлатану, что деваха у него подставная кукла, а сам он проходимец из племени Чумаков, что готов ему поверить, если он хоть рукой шевельнуть меня своей волей заставит. В зале повисла звенящая тишина, деваха на стуле замерла, мужичок стоит, как оплеванный, только глазами очкастыми крутит. С гордым чувством победителя направился я на свое место – знай наших, не лаптем щи хлебаем. Но только я начал первый шаг, как кто-то мне словно вспышку в голове устроил, как сквозь сон я то ли услышал, то ли по какому-то неведомому мне подсознанию ощутил чувство прихлынувшей жары. И понял я последним усилием сознания, что не владею больше ни волей своей, ни действиями, ни желаниями, словно в пропасть, похожую на сон, падаю.
А всё дальнейшее, мужики, расскажу я вам уже со слов Михалыча. И вот что он мне поведал. « Ох и жарко здесь стало, ох и печет, как на пляже южном - громким властным голосом на весь зал заговорил мужичок – снимай, молодец, одежду, снимай быстрей». Под нарастающий в зале хохот начал ты Василий судорожно скидывать с себя предметы гардероба, в одних трусах семейных остался. А на лице у тебя улыбка во всю харю, да пот капает, как будто ты и в самом деле на крымском побережье находишься, а не в холодном зале северного санатория. Усадил тебя мужичок рядом с девахой на стул, откуда-то помощничек у мужичка притащил баян, на котором ты стал наяривать, да так лихо, да такие мелодии, что нынешнему Морокову и не снились, деваха подпевать тебе принялась. Короче, Василий, зал неистовствовал, в проходах бабки да дедки в пляс пустились, зал подпевать тебе начал. Несколько мужиков санаторских на сцену рвались, еле успокоил их мужичок гипнотизер. Это было «что-то» - скажу тебе Васька честно, такого шоу вряд ли кто-то видел, да и вряд ли когда-то увидит. Картина маслом, как любишь ты выражаться - ты в трусах семейных, от усердия со стула соскочивший на баяне наяриваешь, деваха вокруг тебя так и вьется, так и жмется к тебе. Эх, жаль камеры не было в руках, победил бы ты, несомненно, в популярной ныне передаче «Сам себе режиссер». Вот такое шоу, мужички, устроил я на радость и на дальнейшие подковырки отдыхающих. Мне потом столько «комплиментов» эти отдыхающие выдали, что хоть из номера нос не кажи. «Артистом» меня стали кликать все отдыхающие, с улыбкой встречая и провожая в течение всего времени заезда.
Но главный конфуз меня, мужики, после этого концерта ожидал. Короче, когда разбудил меня этот долбаный гипнотизер, выдал он мне устный наказ на ухо: «Накладываю – говорит - на тебя, молодой человек, обряд под названием «трезвость – норма жизни», чтоб впредь неповадно было пытаться подозревать уважаемых людей в шарлатанстве». А я про себя думаю, а вот тут ты фиг угадал, как пил, так и буду – не подействует твоя сила, это ты рядом со мной силен оказался, а вдали от тебя друг мой, змий зеленый, меня в обиду не даст. Но сомнение смутное в душу закралось, и рванул я в номер, где в тумбочке у меня еще пол упаковки боярышника осталось. Вылил я в фужер два пузырька и, благословясь, в открытый, как у воробышка роток вскинул, а рука на пол пути замерла и не подчиняется мне, ну чужая и чужая. Поставил я фужер на стол, с нарастающим чувством беспокойства взял в левую руку – та же история: на полпути ко рту, как парализовало руку, не могу ко рту поднести. Жутко мне, мужики, стало, страх выдавил и пот, и дрожь из меня. Сел я рядом с фужером, чуть не плачу, никакой мысли трезвой в ум не идет, никакая логика мой сморщенный мозг не посещает.
Пришел Михалыч, поведал я ему, в какую попу попал. Не поверил он мне, пока я несколько попыток при нем не повторил. «Давай,- говорит Михалыч – я тебе помогу, у меня ведь руки не заколдованы». Поднес он мне фужер ко рту, а у меня рот не открывается – тут и Михалыч не на шутку испугался: «А воду то сможешь выпить?» Налил в свой фужер воды – я спокойно выпил. «Покури минутку, я счас тебе помогу». Через пару минут притащил он трубку пластмассовую от капельницы, один конец в фужер засунул, второй в рот стиснутый пропихнул. Соси, говорит, Васька, последний шанс у тебя. И о чудо, засосал я на целый глоток, а проглотить не могу, хоть плачь, хоть реви. Пришлось назад выдавить, ну не будешь же сплевывать. Выпил Михалыч налитое, смотрит на меня с таким сожалением, с таким состраданием, начал какие-то слова утешительные мне выдавать про возможность трезвой жизни, что еще никто, дескать, не умирал от трезвости этой, привел в пример какой-то случай, когда один его знакомый за спор целый месяц не пил. И тут прояснился мозг мой – да надо бежать мне к гипнотизеру, покаяться, повиниться, в ноги упасть, ведь есть же у него хоть капля милосердия, ведь не сорвал я ему концерт, а помог только авторитет поднять. А уж не пожалеет – буду с жизнью своей непутевой прощаться.
Схватил я оставшиеся пузырьки, и рванул искать гипнотизера. А он, оказывается, этажом ниже в номере резервном с помощником до утра расположился. Зашел я к нему, так и так, мол, прости, друг сердечный, будь человеком, сними заклятье с меня, всю оставшуюся жизнь благословить тебя буду. А мужичок, скажу честно, понятливый попал, да когда увидел, что не с пустыми руками я к нему явился, быстренько на стол фужерчики поставил, бутербродики дорожные вынул из походного баула. Ну, короче, после более близкого знакомства и снятия порчи, у меня даже уважение к нему появилось. И рассказал он мне байку одну поучительную, мужики: «Заходит в кафешку Василий Иванович, заказывает сто пятьдесят, салатик и чистую чайную тарелочку. Накрошил на один край тарелочки салатика, на другой налил пару капель водочки. Достает из-за пазухи черепаху и кладет возле тарелочки. Пей,- говорит - Петька, друг сердечный, пей, закусывай. Надо ли было старика Хоттабыча древним мудилой обзывать?» Вот такую байку поведал мне в ходе трапезы мой новый знакомый. Приговорили мы мои запасы, душевно попрощались, и ушел я в свой номер с ясной и вновь подтвердившейся истиной – мир не без добрых людей. А вот по поводу соседа моего, Михалыча, закралось у меня сомнение, не настолько он ангелочек, как хочет выглядеть. Ведь концерт срывать мы с ним вместе порешили, а он в стороне отсиделся, да хохотал надо мной, похоже, наравне со всеми, вот Кеша бы точно не позволил раздеть меня на посмешище всему санаторию. Дальнейшие события только подтвердили мои сомнения о чистоплотности моего соседа.
Как я уже и говорил, мужики, доступ в номер с девяти до двенадцати мне был закрыт. А через пару дней с шести до девяти устроил Михалыч в нашем номере картежное казино. В то время, помните, вошла в моду карточная игра на деньги под коротким названием «свара». Так вот, оказалось, что Михалыч в совершенстве владеет навыками игры этой и за пару дней «обул», как говорится, добрый десяток отдыхающего люда. Меня, как соседа, к игре не подпускал, нечего говорит под ногами путаться, я только за водкой бегал на его выигранные деньги, умел он на совесть и жалость мне давнуть. И надо сказать вам мужики, что в это же время закатился ко мне в гости Кеша, который тоже оказался любителем карт и очень даже азартным игроком. Но в первый же вечер и его «обул» Михалыч, да так крепко пощипал, что пришлось Кеше бежать к Гальке за немалой суммой, чтобы привариться, когда на кону стояло около сотни и у Кеши с Михалычем оказалось одинаковое количество очков. Но свару выиграл Михалыч, оставив Кешу с носом, как говорится. Как побитая кошка, Кеша засобирался домой, договорившись с Михалычем продолжить назавтра игру. Михалыч с другом, который тоже в тот день приехал к нему в гости из Кирова и остановившийся в гостинице, поделили выигрыш, выпили на радостях и стали смеяться над ушедшим Кешей и его манерой игры.
А надо сказать, что Кеша и на самом деле играл не важно, не в том смысле, что бестолково, а в том, что все его очки светились на его физиономии и во всей его наружности. По его дрожащим рукам видно было и без профессионального взора, есть ли у него хотя бы два лба. А если к нему попадал жохер, да еще к мастюхе – Кеша начинал аж потеть, не в меру суетился и делал вид, что у него и очка нет. Но когда мы остались с Михалычем вдвоем, я его честно спросил, а не жалко ли ему моего друга, ведь видно, что игрок он неважнецкий, а азарт у него не поддается логике. «Пусть не садится, никто его не неволит» - отшил меня Михалыч. Обидно стало мне за Кешу, да и за всех предыдущих лохов картежных, которых отымел Михалыч. И когда на следующий вечер Кеша вновь пришел в гости, я с большой искренностью поделился с Кешей своими мыслями и наблюдениями за его поведением. Начал уговаривать Кешу не садиться играть, но его убедить я не смог, и вновь он проигрался до нитки, как говорится. Кеша занял у меня почти все деньги, оставив только на проезд до дому, пообещав назавтра найти своего кореша Коку, который жил где-то неподалеку от городка санаторного и перезаняться у него, что бы отдать мне долг. С «большим успехом» проиграл он и занятые у меня деньги, опять, таки, уговорившись с Михалычем и его кировским другом о завтрашней игре. На следующее утро Кеша через Гальку вызвал меня из санатория. «Слушай меня Васька внимательно и запоминай. Все, что ты увидишь сегодня, я хочу, а точнее требую, воспринять с непререкаемой точностью. Ничему не удивляйся, ничего не замечай и не говори, когда будешь присутствовать при игре. Дай мне сейчас свой ключ от номера, а потом забери его у Гальки, когда пойдешь на душ твой любимый шарко. Еще раз повторяю – ничему не удивляйся, ничего не бойся, никуда не лезь. Понял?» - выдал мне Кеша при нашем тайном свидании.
Вечером вновь продолжилась игра, вновь Кеша весь в поту, с трясущимися руками просадил по моим подсчетам около сотни. А это было мужики в восемьдесят пятом, тогда сотня это был почти месячный заработок. Да, думаю про себя, влип ты Кеша по самое не хочу, и мне своих бабок не видать, да и Гальку, свою заочницу, похоже ты кинул не слабо, альфонс ты азартом побитый. Но что-то не заладилась, смотрю, игра у Михалыча. Кеша, трясущимися руками вторую свару со стола в кепку убрал. После третьей, вскоре появившейся свары, когда на кону было порядка пятисот рублей и когда и она исчезла в шапке Кеши, засуетился Михалыч, предложил Кеше сменить колоду карт. Пока Михалыч доставал из своего чемодана новую колоду, пока убирал шестерки, Кеша отдал мне мой долг, причем больше в несколько раз. На мою попытку возразить Кеша так зло глянул на меня, что я вспомнил его утренний наказ ничему не удивляться и ничего не говорить, и утих на полуслове.
Я взял деньги и положил их в свой чемодан, разделив на три части, в разные потаенные места, заботливо подсказанные мне Андрюхой, когда он инструктировал меня перед поездкой в санаторий. Игра новой колодой еще сильнее заставила потеть Кешу, но смотрю и Михалыч с корешом тоже стали все чаще переглядываться, на лицах исчезла улыбка и усмешка, висевшая в последние дни. Очередная свара – на кону уже тысяча, Кеша приваривается, Михалыч вперед тысячу, кореш пасует, Кеша тысячу и две вперед. Задумался Михалыч, но полез в свой чемодан, достал две. «Вскрываемся?» - спрашивает Кешу. Вскрылись – у Михалыча три лба, у Кеши – два жохера и туз. Кеша сгребает со стола кучу денег в свою кепку и в это время раздается стук в дверь.
«Кто?» - спрашиваю я. «Милиция, проверка паспортного режима. Поступил сигнал о незаконном присутствии в корпусе посторонних подозрительных личностей. Открывайте!» Кеша, смотрю, побледнел, натянул на голову кепку с выигрышем, подскочил к окну, а этаж третий, да и окна неизвестно когда в последний раз открывались. Михалыч резво спрятал карты под матрац, я открыл дрожащими руками дверь. Заходят два милиционера, оба лейтенанты, форма как с иголочки, лица холеные. Короче, не буду вас мужики утомлять подробностями проверки – но итог таков: гостя кировского отправили на автовокзал, Кешу с его справкой за отсутствие регистрации увели в милицию, где явно при обыске найдут его не хилый выигрыш и останется Кеша с Галькой несолоно хлебавши. Михалыч после такого расклада, засадил залпом пол пузыря водяры и воздержался от очередного любовного свидания. А я еще долго сидел за опустевшим столом, прокручивая в голове невесть откуда свалившуюся беду» – завершил свой рассказ Василий, и тоже погрузился в нахлынувшие воспоминания. «Ну ладно, давайте спать, опять заполночь прогутарили. Где моя пайка, Палыч?»

_________________
Земеля

Санаторный ревизор
Часть седьмая Последняя?

«На следующий день тихонько спросил я медсестру Гальку, Кешину заочницу, всё ли в порядке у Кеши и получил такой словесный набор, что, аж, оторопел: « Тебе, Василий, что Кеша велел – ничего не видеть, ничего не спрашивать и ничему не удивляться. Так? Какого же ты рожна лезешь с расспросами? Пойди еще на выручку в ментовку, помоги корешку своему. Сказано жди команды на отбой мероприятия, вот и жди». И вновь события начали стремительно развиваться, да по такому сценарию, какого я и предположить даже не мог. Буквально на обеде Михалыч оббежал всех отдыхающих, у кого выиграл в карты, и вернул им выигранные деньги с «премиальными», попросив у каждого извинения, мол, азарт им неподвластный разуму двигал, а не жажда наживы. Вечером же, как всегда, попросил он меня из номера погулять до двенадцати и вновь привел в гости к себе подругу. И вот уже около десяти часов довелось мне наблюдать такую картину с драматически-комедийным содержанием. Внезапно в моем номере, который неподалеку расположен от фойе, где я коротал холостяцкие часы за шашками, пока Михалыч репетировал замужние обязанности, раздался такой крик, такой стук опрокидываемой мебели и звон разбиваемой посуды, что даже вывалила из своих номеров вся отдыхающая братия. Из моего номера выскочила, в чем мать родила, Михалычева подруга и под всеобщий хохот и жадно-голодными взглядами, неуклюже виляя задом, промчалась на выход, вслед за ней летела ее верхняя и нижняя кружевная одежда. Через несколько мгновений в таком же оголенном виде из номера вывалился Михалыч, которого стегала его же спортивными штанами разъяренная то ли женщина, то ли баба, не знаю даже как сказать, настолько она была страшна в эту минуту гнева и злости. Прогнав по коридору Михалыча, она вновь загнала его в номер. Через несколько минут из номера вновь вывалился наружу горе-изменник, таща свой чемодан и на ходу застегивая штаны, а баба по-прежнему стегала его, приговаривая: «При смерти ты лежишь, зараза! Кончаешься ты, скотина! Я тебе покажу санатории, я тебе покажу инвалидность, импотент ты недорезанный…». И все это перемежалось такими меткими русскими эпитетами, какими даже не каждый мужик владеет в минуты злости и печали. Долго еще не уходили зрители в свои номера, долго комментировали увиденное и услышанное. Кто-то жалел Михалыча, а, проигравшие деньги, хоть и вернул он им выигрыш, откровенно злорадствовали, кто-то сожалел, что нет еще портативных видеокамер, вот бы сюжетик нарисовался на всеобщее обозрение на тему «У нас секса нет». Но потихоньку страсти улеглись, отдыхающие, поняв, что продолжения не будет, попрятались в норки смотреть свои эротико-спокойные сны, навеянные увиденной женской и мужской наготой, и я тоже поплелся в свою разгромленную одинокую обитель. Долго я не мог уснуть и все прокручивал в голове увиденное, никак не мог уяснить, кто же режиссер картины и автор сценария развернувшегося спектакля? В итоге размышлений, я все же понял, чьих рук это дело, не иначе как Кеша замутил это действо. Как он это сделал и с какой целью? – этого я уже додумать не смог, сон прервал мои умственные потуги.
На следующий вечер нагрянули ко мне в номер гости – Кеша и два незнакомых товарища, но оччень подозрительны мне показались их физии. И точно, при близком рассмотрении узнал я в них тех двух милиционеров, которые увели Кешу с выигрышем в кепке. После небольшого алкогольно-закусочного предисловия поделился он подробностями свершившихся событий. Долго не буду вам, мужики, разжевывать детали, вы и так похоже уже догадались, какой спектакль замечательный разыграл Кеша, выводя «на чистую воду» картежных шулеров, Михалыча и его гостя. То, что это шулера гастролеры Кеша понял в первый же вечер, но дал им фору, прикинувшись фуфелом тряпочным. Кировский помощник у Михалыча исполнял роль подсадной утки и утилизатора-экспедитора выигранных денег. Кеша, перед тем как провести финальный «раунд» встретился со своим корешем Кокой и договорился о деталях окончания игры, чтобы не вызвать подозрения у Михалыча и его подельника. Для гарантирования выигрыша, Кеша взял у меня ключ от номера, сделал дубликат, и пока мы с Михалычем были на процедурах, зашел в номер и пометил колоду карт своими метками, «прокоцал», как сказал Кеша. Но, зная, что опытные шулера возят с собой запасные и, причем тоже меченые колоды карт, нашел их и тоже для надежности перекоцал своими метками. Когда при последней сваре у Михалыча было три туза, он, Михалыч, был твердо уверен, что у Кеши два жохера и десятка, а не четвертый туз, как оказалось на самом деле, потому и безбоязненно так поднял банк. «Ну а как, Кеша, Кока узнал, когда ему сыграть роль милицейского вторжения, поделись, будь ласка?» - спросил я у него. «Элементарно, как говорил Холмс Ватсону, Василий». «Кока с друганом в новенькой, только что купленной милицейской форме сидели в резервном номере, где ночевал, в свое время раздевший до трусов тебя, потрошитель психически слабых личностей, и ждали сигнала от мужичка, который в театральный бинокль наблюдал за моими знаками из окна напротив расположенного корпуса. Ты, Василий, конечно, не придал значения тому, что после того, как Михалыч задал вопрос: «вскрываемся?» я достал расческу и стал нервно расчесывать свою седеющую шевелюру, что было знаком для завершения спектакля. Сигнал Коке передал созерцатель из корпуса напротив тройным миганием фонарика. Все просто и точно, как в кино. А чтобы избавиться вконец от Михалыча, Галька по секрету шепнула Нинке, когда Михалыч принимал грязевую ванну, так, чтобы он услышал, что узнала случайно от главврача, что, якобы, вчера поймали мужика с крупной суммой денег, который выиграл их у отдыхающих. И что сегодня вечером может прийти наш участковый, закрепленный за санаторием, и будет узнавать, есть ли отдыхающие проигравшие деньги. «Значит, изгнание Михалыча из санатория – тоже твоих рук дело, Кеша? - вновь обратился я к нему – а это как ты организовал?» «Опять же элементарно, Ватсон. Попросил Гальку посмотреть санаторную книжку Михалыча, где указаны все его медицинские показатели и прочие атрибуты, вплоть до номера домашнего телефона. От имени главврача позвонил его жене, что Михалыч серьезно заболел, лежит в номере и нуждается в доставке в облбольницу, но для спокойствия отдыхающих попросил ее приехать вечером после десяти часов на такси в санаторий, такси не отпускать. Тихонько подняться в номер такой-то, ключ будет в замочной скважине. Там де ее будут ждать дежурная медсестра и медбрат, которые помогут довести мужа до такси. Все расходы и гарантированное качественное лечение в облбольнице мною, как главврачом будут обеспечены». Пока ты резался в шашки, Галька, проходя по коридору, вставила ключ дубликат в замочную скважину. Ну а все остальное ты сам видел. Скажи, неплохо получилось? и обрати внимание – никакого нарушения уголовного кодекса, чему и учил нас незабвенный Остап». Довольный своей с успехом реализованной выдумкой, под плеск наших аплодисментов, Кеша раскланялся и раз улыбался, поднял бокал и провозгласил тост за дальнейшие успехи в нашей совместной деятельности. И тут я понял, что приключения моей филейной части на этом не заканчиваются, а это был только очередной акт большого спектакля под названием «Санаторный ревизор».
Кеша, видя, что скоро в застолье начнется перелом, который превратит застолье в элементарную пьянку, перевел разговор в сторону от житейских воспоминаний к деловому обсуждению родившейся у него еще в зоне идеи, суть которой заключалась в организации игрового вытягивания денег у азартных клиентов. «Азарт, и ничто иное, лучший двигатель игровых действий и желаний – выдал Кеша – правда, не помню, кто сие открыл» – добавил он. «Предлагаю такую идею» – произнес Кеша торжественно-загадочным голосом. « У нас есть куча денег, мы можем их поделить и разойтись как в море корабли, а можем использовать их, как начало нашего совместного игрового действа». Короче, мужики, чтобы не перегружать ваши мозги научными терминами и теоритическими выкладками, перескажу Кешину идею, одобренную нашим содружеством, понятным рабоче-крестьянским языком. Предложил Кеша такую игру, которая сейчас называется, если я не ошибаюсь «пейнтбол», но только его предложение было в разы лучше и интереснее, а уж кто у Кеши украл изобретение – это история умалчивает. Оказывается, у Кеши был в то время в корешах прапор-завхоз оружейного склада вблизи расположенной у санатория воинской части. А начавшаяся в то время коммерциализация и кооперация всех отраслей и направлений деятельности, в том числе и в войсках, когда наши доблестные генералы при попустительстве и непосредственном участии Пашки Грачева вагонами тащили и продавали армейское имущество, а Мишка Горбачев «за так» отдал все имущество ГСВГ немцам, позволила этому прапору пообещать продать Кеше двадцать автоматов АК-47, списанных по причине износа стволов, и столько же пистолетов Макарова с аналогичными дефектами. Что и было произведено по полсотни за ствол. Подкупил Кеша пару ящиков холостых патронов к данному оружию, полсотни указок лазерных, которые в то время появились в свободной продаже. Несколько толковых солдатиков в мастерской при складе прикрепили эти указки зажимами к стволам автоматов, вывели провода питания этих указок на штепсельные микроразъемы и оснастили их, указки эти, инерционными выключателями. Короче, указки испускали короткий лазерный импульс, срабатывая от отдачи при выстреле. Закупил Кеша пару ящиков оптических компакт-дисков. Нанес на них прозрачный токопроводящий состав собственной разработки и снабдил их двойными мини прищепками. Я для чего, мужики, вам так подробно это рассказываю, а чтобы понятно было, как и в чем заключался принцип действия оружия и смысл игры. Эти же солдатики по заданию Кеши соединили блоки регистрации попаданий с этими дисками и вывели шнуры питания для подключения оружия. На все эти подготовки ушло порядка трех дней, и вот настал момент испытания чудо оружия. Мне Кеша нацепил на грудь и спину прищепками диски, автомат через разъем соединил тонким кабелем с блоком регистрации, себе проделал ту же подготовку. Заряженный холостыми патронами автомат вручил мне, а себе взял пистолет с холостыми патронами. Разошлись мы с Кешей на двадцать метров. Первому доверил Кеша стрелять мне. Прицелился я в диск на груди Кеши, а на спусковой крючок, хоть и знаю, что патроны холостые, как то жутковато нажать, все-таки автомат-то настоящий. Кеша возмущенный орет: «Стреляй, Васька, стреляй, демон ты кайский». Ух, как обиделся я на Кешу за демона, как дал по нему очередь, только автомат в руках запрыгал. Смотрю, у Кеши из диска дым повалил, а Кеша довольный, аж, заскакал от удовольствия, что удалась его затея. Сменил Кеша свой пробитый диск, целит в меня из Макара, мне что-то жутковато вновь стало, но не успел я толком испугаться, как раздался треск из моего диска и повалил дым. Подскочил Кеша ко мне, «убил, убил» - орет, обнимает меня, чуть целовать от радости не начал, да я его резко осадил, погрозив прикладом автомата вернуть на землю грешную. А диск оказался для того покрыт светопроводящей пленкой, чтобы когда попадет луч лазера на диск регистратор засек скачек тока между поверхностями и подал импульс высокого напряжения в зону попадания, где с треском происходит пробой диска с выделением дыма и копоти.
Проверив весь арсенал на исправность, Кеша стал организовывать первую битву на местности, для чего были наняты в этой же воинской части два тентованых ГАЗ-66, которые вывезли сорок добровольцев, готовых поучаствовать в первом испытательном бое, на заброшенный полигон. Половина бойцов была набрана из числа отдыхающих, которых возглавил главврач санатория, глаза которого загорелись таким азартом, когда Кеша дал ему возможность выпустить очередь по собственной шкуре, что ни о каком-либо сомнении в возможности отсутствия отдыхающих на время войсковой операции не могло возникнуть и речи. Остальных бойцов Кеша набрал из числа местных бандюганов и простых местных любителей приключений на собственный задок. Отдыхающие, названные Кешей «ментами», снарядились автоматами, местных Кеша возглавил самолично и назвал свой отряд «жуликами», вручив каждому по пистолету. Ментам было выдано по магазину холостых, жуликам по магазину и по 8 дополнительных патронов. Крики возмущения несправедливостью Кеша пресек на корню, сказав, что во время следующей битвы поменяет оружие и показал на примере, что отбитое в бою оружие подлежит замене как трофей.
Отошли наши «полководцы» в сторонку и начали вести переговоры о задачах и условиях битвы. Бойцы перемешались, начали знакомиться, кто-то вытащил из рюкзаков спиртное. Однако Кеша, увидев такой бардак в войсках, сразу поставил условие, что у кого услышит хоть запах спиртного, сразу же конфискует оружие, а чтобы успокоить нарастающий ропот сорока «непьющих» мужиков продемонстрировал два ящика водки, которые были привезены в кабине газона и пообещал лично встать на разлив. Командованием было определено, что жулики займут полуразвалившееся здание тира, чудом сохранившегося на полигоне, а менты пойдут на штурм здания, короче имитация пресечения бунта на зоне и спасение заложника, роль которого досталась солдатику водиле.
По выстрелу из ракетницы «грянул бой!». Да, мужики, видели бы вы, какие страсти разгорелись на поле боя. Словами пересказывать, не перескажешь, короче, только неимоверными усилиями Кеши удалось предотвратить рукопашный бой, который начался, когда все патроны были расстреляны и все диски сожжены. С большим трудом бойцы согласились на ничью и были уговорены продолжить битву в ближайший выходной. Пока шел бой, пара старичков, из числа лечащихся, соорудила стол со скамейками на сорок человек, на столе появилась всевозможная закуска из столовой санатория, заботливо припасенная главврачом, стаканы, тарелки и спутник всякого настоящего застолья – баян с перламутровыми пуговками. В дальнейшем оказалось, что оба наши полководца – мастера виртуозы игры на оном инструменте.
Ну что-что, а застолье сорока взбудораженных боем мужиков, взбодренных парой стаканов успокоительного напитка, вряд ли кто-то сумеет передать устным рассказом. Короче, мужики, такого дружного застолья не так давно бившихся «смертным» боем врагов, мне видеть не доводилось. До позднего вечера лилась успокоительная жидкость, разбавляемая периодически задушевной застольной песней. По мере окончания жидкости из привезенных ящиков, на столе неожиданно появился любимый мною лечебный «медицинский коньяк», что оказалось как никогда кстати, и о чем тоже позаботился главврач санатория» - такими словами закончил свой рассказ Василий. «Ну, Василий, такими темпами мы до финала наверно не доживем». «А куда нам спешить, я, может, специально растягиваю свою речь такими подробностями и такими, порой ненужными эпитетами и отступлениями, чтобы вы подольше ездили к нам на рыбалку, да и мне веселее, когда вы у меня в гостях. Пока вы на работе в своем задрипанном центре, я на природе, копаясь в огороде, ударяюсь в воспоминания, как будто гляжу в зеркало прожитой жизни. Ох и выдал, аж, самому понравилось! Где моё снотворное, Палыч?»

_________________
Земеля

Санаторный ревизор
Часть восьмая. Уж точно последняя.
В очередной приезд, после вступления, которое началось с традиционной ушицы с «рюмочкой чая», не дав даже слова вымолвить Ваське, Петруха, Васькин критикан и оппонент, наехал на него, как говорится, «по полной». «Обсудили мы – говорит – на работе, в кругу знающих инженеров возможность такого оружия и пришли к единогласному выводу: этого не может быть, потому что быть не может. Какой регистратор выстрела, какой прожиг диска, да еще с шумовым эффектом? Короче, не катит твоя байка, сворачивай, Василий, на другую тему». Ох и взъелся Васька, засопел, аж, заикаться начал: «Ах ты, инженер недоученный! Не может быть!?» Да еще перемешал все это культурным «французским языком», коим владел в совершенстве. Петруха, аж, опешил, отодвинулся от Васьки подальше за мою широкую спину. Пришлось мне срочно доставать из рюкзака успокоительный боярышник, который как нз (неприкосновенный запас) всегда у меня в боковом кармашке хранится. Выпив, не разбавляя пузырек, понемногу пришел в себя Василий и, обиженно сопя, стал заканчивать свой рассказ о санаторных похождениях. « Ладно, мужики, только ради вас внесу разъяснения, а то, может, и вы сомневаетесь в правдивости моего рассказа. Роль регистратора выстрела играл фотодатчик с блоком усиления, но настроенный на диапазон светового луча лазера, а устройство сжигания диска – обычный электрошокер, выводы которого через две прищепки подавались на разные токопроводящие поверхности диска. Усек, инженер недоделанный? Засунуть бы этот шокер тебе в одно место, чтоб думал своей лысой очкастой башкой, прежде чем изображать из себя умника и обижать уважаемых людей».
Накапай-ка, Палыч, для прояснения мозга еще пару сот капель коньячку медицинского, да завершать буду свое повествование. Как я и говорил, всей воинствующей братией мы договорились на следующий выходной продолжить освобождение заложников. Но повторная битва не получилась. Через два дня приехали в санаторный городок вежливые дяденьки в серых костюмчиках с галстуками, собрали всех участников «битвы», взяли у всех подписку о неразглашении сведений, уложили в ящики оружие, диски, регистраторы, прихватили с собой Кешу и отбыли восвояси. Не так давно по телевизору видел я Кешу в репортаже из какого-то научно-технического центра министерства обороны. А может это был и не он, не берусь утверждать, но только я слышал, что подобное оружие, стреляющее лазерными импульсами, до сих пор используется для тренировок в министерстве внутренних дел и обороны, и что его создателем называют инженера с именем Иннокентий. Тот ли это Кеша, или кто другой, об этом история, как говорится, умалчивает.
А нагрянули карательные органы потому, что, видимо, кто-то из особо бдительных граждан шепнул куда надо, что на воинском полигоне идет тренировка контрреволюционных сил. А времена в то время настали тревожные, потому как пришедший к власти в то время Мишка Горбачев уже вступил в открытый конфликт с Бориской Ельциным, уже Павлов успел нагадить жителям, а особо жуликам, обменом пятидесяти рублевок, кои были в ходу у криминала и ценились более чем пресловутые доллары.
Ну а мои приключения на этом по большому счету и закончились. Хотя нет, мужики, расскажу все-таки об еще одном эпизоде, так, для полноты повествования. Помните, я говорил про медсестру Нинку, которая организовывала мое купание в грязевой ванне? Так вот эта Нинка, дай ей бог жениха хорошего, глаз на меня положила. Че, Петруха, ухмыляешься, что на меня уж и девка красивая запасть не может? Ну, ты, до ухмыляешься у меня, точно по шее получишь, не посмотрю, что ты мой гость. Короче, мужики, стала она мне массаж шеи проводить, остеохондроз мой разминать, пока я в ванне в грязи отсиживаюсь, а на самой окромя халатика белого медицинского ну нет ничего. Да так ласково шею мне мнет, да так меня нахваливает, что довела меня до «белого каления». Ну не сдержался я, пригласил ее в гости, когда она заступила на ночное дежурство, подменяя заболевшую дежурную сестру.
Но надо же было такому случиться, мужики, что в то время вышел на экраны фильм «Любовь и голуби», а там эпизод есть, когда Василий на пляже завалился на спину, звездочки на небе сгруппировались в надпись «Эх, Василий, Василий». И черт меня дернул в окно ночное темное взглянуть перед приходом Нинки. Смотрю на ночное небо – а звездочки перемещаться начали, в подобную надпись сгруппироваться намерились. Вовремя я успел шторки на окне задвинуть, но на душе тревожно стало, как-то не по себе, скажу честно. Образ Светки откуда-то из глубины сознания нарисовался, смотрит на меня с такой укоризной, как будто я родину-мать предать собрался. А черт искуситель так и шепчет цитату из «бриллиантовой руки», тоже, кстати, в то время популярной комедии – «Не виноватая я, он сам пришел!» Но поезд уж не повернешь, это вам не авто, позвал в гости сам, сам и выкручивайся.
Пришла Нинка перед отбоем, взгляд смущенный, голосок приглушенный, халатик беленький медицинский так и норовит распахнуться, а у меня опять перед глазами звездочки с их «нехорошей» надписью, да образ Светки любимой, как завороженный, за моими действиями наблюдает. Ну не буду вас, мужики, долго утомлять, ничего лучше я придумать не смог, как начать ей байки травить, после пары стопочек за дальнейшее знакомство и дружбу между представителями сторон лечебного санатория. До утра рассказывал ей байку про «Васькину свадьбу», но вы же знаете, какая она длинная, короче договорились на следующий вечер продолжить ознакомление с ней. Да не с Нинкой, Петруха, а с байкой. Чё, Петруха, опять не веришь? Ну не было ничего более, не было. Зря не веришь, но хотя ты со временем гляжу умнеть начал. Короче до конца пребывания в санатории успел я рассказать Нинке весь запас своих баек, и, похоже, что сильно они ей понравились. При прощании звала еще посетить санаторий с комплектом новых баек. Да только не судьба уж была мне продолжить общение с любительницей баек Нинкой, потому как Светка по приезду так по башке настучала, что все байки на пару лет из нее вышибла.
Ну, вот и закончу на этой высокой ноте свой рассказ о санаторном похождении». «Так, стоп Василий, а про какого ревизора ты нам вначале баяния напел? Где хоть слово о нём? Что-то не срослось у тебя, где-то ты маху дал?» « Да, мужики, каюсь, самое-то главное из башки-то и выскочило, крепко видать Светка к ней приложилась, раз нить повествования упустил в процессе хвастовства своими дон-жуанскими и прочими похождениями. А весь юмор, или как говорит сейчас молодежь, вся фишка, заключалась в том, что перед отправкой меня в санаторий Светка вот какую комбинацию провернула. Незадолго перед этой поездкой дед Андрон написал жалобу министру здравоохранения СССР, помните, еще такое государство великое было. Жаловался дед Андрон на фельдшерицу местную, которая не может прекратить звон в его ушах, который возник после удара ухватом по чугунку, нахлобученному супружницей ему на башку в результате ссоры. Светка конверт от того письма сохранила и изменила реквизит адресата. Ну, короче, послала в этом конверте письмо главврачу санатория с текстом, что якобы министру стало известно, что во все санатории от газеты «Аргументы и факты» засылаются под видом отдыхающих лохов корреспонденты для сбора дискредитирующих его фактов. Письмо по прочтению предлагалось сжечь, персонал в известность не ставить, навести порядок и надлежащее лечение пациентов. Вот почему так удивлялся по приезду Михалыч, вот почему во все время моего пребывания в санатории кругом были порядок, чистота, и масса культурных мероприятий»…..

_________________
Земеля

Листая старый свой дневник
Часть первая Начальная школа

Желание поделиться с читателями воспоминаниями об учителях в моей жизни появилось у меня давно. Но взяться, как ранее говорили, «за перо», я все никак не решался. Перечислить их, охарактеризовать со своей точки зрения, показать их роль в своей жизни, да так, чтобы это было интересно читать – задача не из легких. А создать документальный очерк о школьных годах по прошествии пятидесяти лет – можно так исказить действительность, что потом краснеть перед оставшимися в живых свидетелей тех событий – это самое легкое будет испытание и никакие ссылки на утерянные в памяти факты не будут приняты в качестве оправдания. Вот что было препятствием для повествования. После долгих рассуждений все-таки созрел у меня сюжет рассказа, который и выношу на суд читателей, своих одноклассников и тех учителей, которые возможно узнают себя в числе героев моего рассказа.
Далекий затерянный в лесах поселок лесозаготовителей. Я, пацан шести лет, просыпаюсь от щелчка в лоб. У моей койки сидит мой друг Шурка и от души хохочет, наблюдая, как я пытаюсь согнать с себя остатки сна. «Вставай, засоня, пойдем новую жизнь начинать. Забыл, что сегодня первое сентября? Собрал ли вчера портфель, ничего не забыл?» Понемногу прихожу в себя, иду к умывальнику, споласкиваю руки и лицо. На стуле висят новые штаны, пиджачок и белая рубашка. Одевшись, выпиваю стакан молока, оставленный мамкой на столе, беру собранный накануне новенький, пахнущий непонятным химическим запахом портфель, и иду с Шуркой в школу, начинать «новую жизнь». Иду без особого желания, только из-за того, что старая жизнь уже порядком поднадоела. Хотя по всем правилам надо было мне еще год волочиться в садик, но уж лучше в школу, чем в этот противный садик. Мамка уговорила директора школы, чтобы она взяла меня в школу. Долго уговаривала, но директор, пожилая женщина с седыми, как сейчас вижу их, волосами и глубокими морщинами никак этого не хотела, потому что ростом меня природа на тот момент крепко обидела, росточку во мне было чуть более метра. Но, когда я при ней прочитал надпись «магазин» и распорядок его работы, сжалилась, но не надо мной, а над мамкой, которая хлебнула, как говорится, горюшка с моими выходками в садике и за его пределами. А в таких небольших поселках вся жизнь на виду, все знали мою мамку и меня, единственного ее сынка. В садик я ходил исправно, но пообедав, сбегал из него, как только меня не караулила воспитательница. Сбегал к своим друзьям, которые воспитывались своими неработающими мамками и бабками, чье вольное существование не давало мне быть счастливым вторую половину дня в ненавистном мне садике с его правилом дневного сна. С ними мы убегали в лес, бегали по поселку, играя во всевозможные детские игры, купались. В зимние дни шли ко мне домой, так как мамка с раннего утра до позднего вечера работала на хлебопекарне, и никто не мешал нам заниматься чем душе угодно. Как только мамка не уговаривала меня не сбегать из садика, как только не пугала отстегать ремнем, все было бесполезно. После обеда на следующий день жажда свободы побеждала все ее уговоры, и я вновь оказывался за забором садика.
И вот мы идем с Шуркой в школу, в первый класс. Шурка – это мой близкий друг, но он старше меня на два года и уже идет в третий класс. С Шуркой нас объединяет то, что он, как и я – безотцовщина и у него есть только младшая сестренка, живем мы неподалеку друг от друга, рядом с его бараком в густом кустарнике находится наш «штаб», шалашка оснащенная всяческим оружием, луками, рогатками и прочей детской экипировкой. Отсутствие отцов и старших братьев вынуждает нас бороться со всеми невзгодами, в том числе и драться со сверстниками, зная, что заступиться за нас некому, что, как говорится, судьба наша только в наших руках. Конечно, такие мысли в то время нам были неведомы, но мы держались друг за друга, хотя частенько и дрались между собой. Не знаю почему, но драки в то время было обычное явление. Дрались взрослые мужики, дрались парни, дрались и мы, пацаны. Но порой, да и в основном всегда, уже через пару часов снова бегали вместе, как ни в чем не бывало, никакого зла никто долго не носил в душе. Подходишь, протягиваешь руку: «Мир?» В ответ: «Мир» - и протянутая рука. И что еще хорошо запомнилось из детских лет: никогда уважающий себя пацан не жаловался родителям, старшим братьям бывало, но они самое большое могли дать пинка под зад, предоставляя необходимость утрясать ссоры самим. Но драки, между разными возрастами и неравными по численности дерущихся, карались безжалостно. Никогда я не видел, чтобы двое били одного – только один на один, или два на два. Это было правило тех далеких лет. И было еще одно правило между нами, пацанами: слово «гулять» было просто неприлично произносить, в обиходе было слово «бегать». Почему игнорировалось слово «гулять» до сих пор не могу понять.
Встретила меня в классе, куда меня привел Шурка, женщина средних лет. Но для меня таких высоких и умных слов в то время не существовало. Для меня это была «тётка». Тетка сказала, что зовут ее Капитолина Михайловна и что она будет моим учителем в течение четырех лет. Спросила меня, кто моя мамка, поинтересовалась моим желанием учиться. Уж и не помню, что я ей ответил, а врать как-то не хочется. Никаких более воспоминаний от первого дня «новой жизни» у меня не сохранилось. Последующие месяцы учебы помнятся мне как изнурительное писание всяческих палочек, кружочков, черточек. Это была для меня пытка хуже тихого часа в садике, который я стал вспоминать все чаще и чаще. Но уроки чтения приносили мне удовлетворение и повод для насмешек над своими одноклассниками, почему частенько получал от них по шее. Я один в классе умел читать еще до школы, но Капитолина Михайловна, видя, что я занимаюсь бездельем на уроках чтения, завела мне тетрадку, и каждый урок чтения пришлось мне дополнительно вырисовывать палочки и кружочки, чем она очень меня «огорчила», за что я начал ее недолюбливать. Но двойная нагрузка и тренировка моей, как сейчас говорят, моторики, а в то время это называлось: «чистописание» - дала о себе знать в дальнейшем, почерк мой стал ровным, устойчивым и довольно красивым. Но в то время далекого детства, вряд ли кто из нас задумывался о последствиях обучения. Арифметику я тоже потихоньку начал осваивать, научился считать и писать числа. За моей учебой, как в дальнейшем рассказала мне мамка, пристально наблюдала директор школы, ей неуспевающий ученик, принятый в школу ранее семи лет, принес бы только неприятности со стороны проверяющих.
А мои плохие результаты в обучении начали нарастать день ото дня. Капитолина Михайловна ничего не могла понять: все домашние задания по арифметике были решены правильно, а в классе я не мог решать примеры и задачки. Хорошо мамка догадалась, что это Шурка, чтобы идти бегать, выполнял за меня домашнее задание. В результате этой «заботы» я глубоко отстал от одноклассников, создав дополнительные хлопоты для Капитолины Михайловны. Она, за что я ей до сих пор благодарен, уговорила директоршу не отправлять меня в садик, дать мне шанс выправить свои знания. Как сейчас помню те первые годы своего обучения, много же «крови» я выпил у Капитолины Михайловны. Воспитанный улицей, непривыкший к дисциплине, по несколько раз в течение учебного дня я посещал свой наказательный пункт, под коротким названием «Угол». Сейчас детей в угол вроде не ставят, а в то время это было самое действенное на меня наказание. Но потихоньку я стал привыкать к стоянию в углу. Так как это было всегда одно и то же место противоположное школьной доске, я изучил все дырки и трещины в стыке двух стен и начал разрабатывать план прохождения автодороги из одной большой дыры в штукатурке до второй дыры на соседней стене. Трещины и борозды в облупляющейся со стен краске выполняли роль дорог. Помню это увлечение до сих пор. Чтобы не забыть дорогу стал брать с собой в угол карандаш и стирательную резинку, при помощи которых помечал найденную трассу. Порой, устав от процесса писания и считания, начинал вертеться, хлопать крышкой парты, задирать на Федьку, соседа по парте, за что отправлялся в угол «прокладывать дорогу», как называл свое угловое занятие. Но однажды настолько увлекся, что не заметил незаметно подошедшую Капитолину Михайловну, которая, увидев мои изыскательские потуги, быстро поняла, что меня так тянет в угол, и чем я в нем занимаюсь. Последующие мои стояния в углу стали происходить в метре от стены и всё удовольствие от стояния в углу у меня исчезло, что положительно проявилось на моем поведении.
Запомнился мне и еще один повод для нелюбви моей к Капитолине Михайловне. В то время мы писали перьевыми ручками, перо которых периодически надо было макать в чернильницу непроливайку и чистить периодически от застрявших в разрезе пера бумажных кусочков со страниц тетрадки. А качество бумаги в то время было невысокое, порой приходилось после написания нескольких слов чистить перо, что было для меня очередной пыткой, и что я старался не делать в надежде, что этот кусочек сам выскочит. Такое самоочищение бывало и происходило, но качество написания до очищения падало, толщина линии увеличивалась, что крайне не приветствовалось в то время обучения. Это сейчас мало кто помнит, а в то время существовало понятие – нажим на перо, в написанной букве надо было соблюдать толщину написания. Вот по причине этих несоблюдений толщины линий, а также всяческих клякс от капающих с пера излишков чернил мои тетрадки по чистописанию как голуби вылетали из класса в коридор. Непременное условие и последствие этого вылета тетрадки из класса было полное переписание всей тетрадки в новую. Такое наказание за небрежность в написании испытывал не только я, но и большинство моих одноклассников. Стиснув зубы от злости на Капу, как я ее называл в душе в минуты злости, глотая слезы и сопли, оставались мы после уроков и переписывали тетрадки. Даже сейчас по прошествии многих лет, я, понимая ее желание прививания нам аккуратности и порядка, все же немного на нее в обиде, а уж что говорить о тех чувствах в душе шестилетнего пацана.
Но в тоже время, никогда процесс обучения и воспитания Капитолина Михайловна не перекладывала на наших родителей, понимая, что им и так нелегко живется, что вся их жизнь посвящена тяжкой работе на лесоповале и ведении личных хозяйств, без которых сидела бы страна в голоде. В то время не было двух выходных, а за один день, когда надо было заготовить сено, напилить и наколоть дров, вырастить урожай на грядках и полях, собрать ягод и грибов, времени на обучение ребят у взрослых не оставалось. А в рабочие дни, когда из лесу возвращались наши уставшие родители, развешивали сушиться свои намокшие от снега робы, шли кормить скотину, топить печь, чистить снег, носить дрова и воду, готовить корм скоту на завтрашний день – о каком контроле за обучением, а тем более помощи в выполнении домашних заданий могла идти речь. И учителя никогда не позволяли себе обращаться к ним за помощью и старались справляться с нами собственными силами. А представьте себе Капитолину Михайловну, бьющуюся с нами, двадцатью пятью «примерными» оболтусами, какие тут нервы выдержат. Сейчас я понимаю, что им, учителям тех лет, надо памятники ставить.
Четыре года посвятила Капитолина Михайловна нашему воспитанию и обучению. Ни один ученик не был оставлен на второй год. До сих пор хранится у меня дневник за третий класс обучения, остальные из начальных классов не сохранились. Предметы: чтение, грамматика, арифметика – такие названия уже и забыты. А еще пение, рисование, труд и физкультура. По всем предметам у меня четверки. Почерк, которым я порой поражаю окружающих, это только ее заслуга моей первой учительницы, Капитолины Михайловны. Сейчас я благодарен судьбе, что на моем жизненном пути была Капитолина Михайловна, что проявила она много терпения и заботы, дала нам «крепкий фундамент» последующего обучения.
Спасибо ей большое и светлая память.

_________________
Земеля

Валерий Павлович, а фамилию своей первой учительницы вы запамятовали или специально не написали? Фотографии, понятное дело, не сохранились, но по фамилии, может быть, её опознали бы родственники.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Листая старый свой дневник
Часть вторая По ступенькам жизни

А интересно все-таки жизнь человеческая устроена, как лестница на «ту сторону», что в биологическом плане, что в социальном, как говорится в умных газетах и статьях, а по-простому в обыденной жизни. Младенчество, детство, юность, молодость, зрелость, старость и «гуд бай, вятский край». И по жизни – садик, школа, армия, женитьба, работа, дети, внуки, пенсия, если повезет… Раньше я как-то на это внимания не обращал, жил и жил, не тужил, а вот по мере сокращения ступенек впереди, стал задумываться, стал оглядываться на пройденные.
Вот и в школьные годы – пятый класс, новый этап жизни, новая «ступенька». Если мы до этого были «под крылом» у одной учительницы, то теперь у нас их стало несколько и сильно нянькаться с нами уже никто не собирается, это мы поняли с первых же уроков. В дневнике моем стали появляться короткие, но чреватые нехорошими последствиями записи, типа «вертелся на уроке, разговаривал на уроке, сбежал с классного часа», и прочие меткие записи моих проделок. И когда я видел с каким «удовольствием» читала мамка эти записи, как молча «с нескрываемой любовью» смотрела мне в глаза после их прочтения, пришлось делать выводы, что пора бы стать повзрослее, не доводить дело до «замечаний», озорничать в рамках дозволенного. Но кто из нас в детстве знал и соблюдал эти рамки дозволенного? Уж лучше бы в углу отстоять, но новая директор школы отменила этот метод воспитания, по крайней мере, меня уже в угол не ставили, но стоять рядом с партой в качестве наказания приходилось ох как частенько и, причем, не только мне, а и подавляющему большинству моих одноклассников.
Новым директором нашей школы стала Анна Макаровна, приехавшая с мужем Алексеем Даниловичем, на замену вышедшей на пенсию прежней директрисе, которая уехала с семьей в районный центр. Анна Макаровна стала преподавать у нас русский и литературу. Скажу по честному, это, на мой взгляд из сегодняшнего дня, был Учитель от Бога, учитель с большой буквы. Сказать, что она была строгая, это все равно, что ничего не сказать, на ее уроках никто даже не пытался разговаривать или шептаться, не то, что озорничать. Как-то она сумела с первых уроков поставить себя так, что все без исключения поняли «с ней эти номера не пройдут, и никаких рамок «дозволенной» шалости она не потерпит». Но доброта ее душевная, ее внимательность к каждому ученику, ее забота об успеваемости каждого ученика, виделись в каждом ее слове, взгляде и одобрении. Умела она доходчиво рассказать и правила, и изложить коротко материал по литературе, а «коронный» номер у нее был это написание диктантов, изложений и сочинений. Написанное передавалось соседу по парте, который искал ошибки, а уж затем тетрадки для проверки забирала Анна Макаровна. На следующем занятии начиналась «работа над ошибками», для чего у каждого имелась специальная тетрадь с таким названием, в которой досконально разбирались все ошибки всех учеников класса, с написанием подобных сложных слов и предложений. Сейчас я понимаю, что задачей своей она ставила не оценочные показатели, а истинность понимания и умения владеть русским языком и правилами правописания. Но и не только правописание пыталась привить нам Анна Макаровна, а и умение излагать свои мысли и прочитанное или услышанное на бумагу, для чего и проводила не только диктанты, но и изложения и сочинения. Мое умение читать еще до школы и то, что я много читал в свободное от беготни и домашней работы время, очень помогало мне на ее уроках. Особенно любил писать изложения и сочинения, порой такого напридумываю своей ребячьей фантазией, о чем речь и близко не шла в оригинале. Но Анна Макаровна не ставила это в качестве нежелательного, но все же иногда поправляла меня, чтобы излишне не увлекался и не отходил от темы.
В отличие от Анны Макаровны, ее муж Алексей Данилович за «излишек» наших знаний не боролся, да и соблюдения дисциплины практически не требовал. Преподавал он историю, труд и физкультуру. Ни о какой физкультуре речи не шло в то время. Осенью, если погода позволяла, пинали мы мяч на лужайке у школы, зимой уроки физкультуры по причине отсутствия даже элементарного пустующего класса заменялись любым предметом, для ведения которого находился свободный учитель, только для того, чтобы мы не болтались и не бегали по коридору, не мешали заниматься другим классам. И чаще всего физкультура заменялась «трудом». А вот для проведения уроков труда в школе имелось отдельное здание, которое мы называли столярка, и которое стараниями Алексея Даниловича было укомплектовано верстаками, пилами и рубанками. Под его чутким руководством научились мы за год изготавливать рейки и указки. Указок этих за пятый класс и последующие годы обучения мы понаделали наверно на двадцать лет вперед, до сих пор, нет - нет, да при встрече с улыбкой вспоминаем эти указки, можем и спустя многие годы рассказать технологию их изготовления.
Интересно вел уроки истории Алексей Данилович. По причине своего «слегка» избыточного веса и объема Алексей Данилович хождению по классу предпочитал стабильность стула и стола. Этим он облегчал нам процесс изучения истории, в котором он ставил непременным условием запоминание дат исторических событий и лет жизни всяческих древнеримских и прочих императоров, а также битв, которые они устраивали в процессе своего пребывания на престоле. Для «запоминания» этих исторических событий у каждого из нас был заготовлен лист бумаги с записанными на нем крупными буквами и цифрами «датами», который закреплялся на спине впереди сидящего соседа. Для проверки знания этих дат не требовалось выходить к доске. Поэтому задачей отвечающего было, к общему взаимному удовольствию, с «умным видом» прочитать эти даты и ответить Алексею Даниловичу. А чаще всего уроки истории проходили так. Одноклассники, зная мою взаимную симпатию с Алексеем Даниловичем на почве любви к чтению и политике, уговаривали меня задать ему пару вопросов о политической ситуации в стране и мире, а особенно в Китае, в котором в те годы было не спокойно, и только-только закончился Даманский конфликт. И вот на радость всему классу Алексей Данилович «садился на своего конька» и объяснял мне и всему классу о политической ситуации в стране и мире. В процессе ознакомления «с происками китайского милитаризма» одноклассники занимались с удовольствием своими делами, кто-то готовился к следующему уроку, кто-то делал домашнее задание на следующий день, а кто-то просто читал книжки. Моей же задачей было «внимательно» следить за изложением этих «происков» и кивать головой в нужном месте. Алексей же Данилович настолько увлекался своим повествованием, что даже звонок на перемену с трудом останавливал его размышления и объяснения. Вот таким образом мы постигали историю древнего мира, и ни тогда, ни потом об отсутствии познаний об этом мире не жалели. Лично я из тех уроков только и запомнил борьбу рабов за свободу под руководством Спартака, а вернее, то, что была борьба, и был Спартак и более ничего, о чем ни я, а тем более Спартак, вроде тоже нисколь и не жалеем до сих пор.
Но, просматривая свои старые дневники за эти годы обучения, не обнаружил в них ни одной оценки по истории. Почему Алексей Данилович не ставил оценки в дневники для меня до сих пор загадка. Скорее всего, он понимал, что нам эта история древнего мира так же нужна была, как слепому знание цветов радуги. Но за все годы обучения в итоговых оценках за четверть у меня твердая четверка и твердое знание того, что когда-то был в мире Спартак и он за что-то там боролся.
Учили нас Анна Макаровна и Алексей Данилович до выпуска «на большую воду», а вот остальная «братия» учительского состава менялась у нас « как перчатки на руке». «Братия» эта состояла из молодых девчонок, только что закончивших десятилетку и по той или иной причине не поступивших в институты. По комсомольской путевке для набора педагогического стажа, при наличии которого облегчалось поступление в вузы, их направляли на борьбу с нашей поселковой безграмотностью. Но понятно, что дать полноценных знаний они нам не могли, да и навести элементарную дисциплину на уроках они были не в силах по причине того, что мы их не воспринимали как строгих учителей, а воспринимали как старших сестер, ведь разница в возрасте была всего лишь порядка нескольких лет. Единственным кое-как сдерживающим фактором полного развала хотя бы видимости дисциплины, было написание замечаний в дневнике и жалобы на нас Анне Макаровне, проработка, со стороны которой не приносила особой радости и удовлетворения, а затаивала в душе желание «отблагодарить» нажаловавшуюся учительницу при любом удобном случае. Когда мои подросшие дочки нашли мои дневники тех лет и увидели всю «переписку» учителей с моей мамкой, долго мне пришлось краснеть и оправдываться под их пристальным вниманием. Но что было, то было, из песни слова не выкинешь.
Классной руководительницей в пятом классе была Эмилия Борисовна, преподававшая у нас немецкий, географию, ботанику и рисование. В пятом классе «борзости» у нас было еще не так много, с нами она справлялась, хотя и не скажу, что было ей легко с нами. Но в моей памяти она осталась как справедливый учитель и классный руководитель. Много сил она приложила, чтобы научить нас азам немецкого языка, преподаванию которого, как я сейчас понимаю, ее никто саму и не обучал. На следующий год она уже нас не учила, а поступила в институт. В шестом классе классным руководителем нам назначили Геннадия Николаевича, до сих пор не знаю за что попавшего в наш забытый Богом поселок. Он стал преподавать у нас арифметику, которая через полгода разделилась на геометрию и алгебру, и новый предмет – физику. Баловаться на его уроках некогда было, эти предметы требовали внимания и участия в понимании материала. Особо нашим воспитанием он не занимался, классные часы проводил быстро и наставлениями не досаждал. И вообще по нему и его отношению к нам видно было, что отбывает он какую-то повинность и ждет не дождется, когда ему позволят уехать в свой родной Омутнинск, в который он благополучно и отчалил, оставшись в памяти нашей мимолетным персонажем. Перечислять всех учительниц, кои приложили «руку» к процессу ликвидации нашей неграмотности, это только утомлять читателей и увеличивать словарный капитал данного рассказа. В седьмом классе по причине отбытия Геннадия Николаевича у нас вновь сменился классный руководитель. Заняла это «классное» место Надежда Николаевна, но поняв, что уж лучше замуж, чем «неравная» борьба за дисциплину, по окончании первой четверти она «сбежала под венец», и у нас вновь сменился классный руководитель, им стала Татьяна Николаевна. А через год и ее сменила Валентина Анатольевна.
Но на процесс нашего обучения, несомненно, влияло не только обилие непрерывно меняющихся учителей, но и приход в нашу жизнь, как сейчас модно говорить, эпохи НТР (научно-технической революции). Коротко поясню, что это за процесс и как он повлиял на наше обучение. Во-первых, наладилось круглогодичное автобусное сообщение с районным центром, куда к мамкам и папкам уезжал на выходные весь педагогический состав нашей школы, что давало нам возможность посещения в субботу вечернего сеанса кино в поселковом клубе, доступ на которые в обыденные дни был строжайше запрещен волевым решением Анны Макаровны.
Во-вторых, в поселке появились первые телевизоры, под громким названием «Рекорд», экран которых едва превышал развернутый тетрадный лист. Помню, как сейчас, какое это было грандиозное событие – подъем очередной телевизионной антенны. В данном мероприятии участвовало подавляющее большинство взрослого и детского населения поселка. Да и надо сказать, что не так-то просто было поднять двадцати пяти метровый еловый ствол с двух ярусным приемным устройством, так называемыми самолетами. Для подъема данного «монстра» на коньке дома устанавливалась тяговая лебедка, с двух сторон улицы по десятку мужиков приготавливались веревками тянуть ствол на подъем. Руководителем подъема и непосредственным изготовителем антенны всегда был Дима Белокобыльский, местный «Кулибин и левша». Он инструктировал участников подъема, залезал на конек крыши и зычным голосом разгонял зрителей, убедившись в отсутствии которых в опасной зоне давал команду на подъем. После подъема антенны ее фиксировали проволочными растяжками, и Дима, подключив кабель антенны к телевизору, начинал ее поворот для отыскания зоны уверенного приема. Антенны всегда ориентировались в направлении на областной центр, который был хоть и в три раза дальше районного, но сигнал оттуда был все же сильнее, вот почему и требовалась такая высота антенны.
Но надо сказать, что лучше всего, да и практически всегда самой популярной телевизионной передачей тех лет, была передача под метким названием «Шипящий снег». Молодежь, прочитав эти строки, вряд ли без пояснения поймет, о каком снеге я говорю, пожилые же с улыбкой вспомнят эту популярную передачу, когда на экране сквозь мельтешение светлых и темных полосок, сопровождаемых сплошным шипением, с трудом можно было разглядеть контуры какого-то изображения. Для нас, избалованных метровыми жидкокристаллическими экранами и бесчисленным количеством телеканалов, та картинка с экрана кажется такой дикостью и варварством, а мы рады были, если хотя бы несколько дней на неделе был устойчивый телеприем. Ну а когда появились первые цветные телевизоры – это было нечто, что и сейчас невозможно вспомнить без улыбки: в магазинах появилась трех цветная пленка, которую наклеивали на черно-белый экран, и создавалась иллюзия цветного изображения: сверху голубое небо, в середине желтое лицо диктора, а внизу зеленый ковер травы. Парадокс, но это было и, причем, пленка эта пользовалась популярностью. Конечно, для нас это сейчас дикость, но что было, то было.
Еще одним научным творением стало появление в наших домах проигрывателей и пластинок с песнями популярных групп, а уж к восьмому классу в поселке появились первые магнитофоны с постоянно рвущимися пленками и хрипяще-шипяшими песнями и мелодиями. Появление проигрывателя в местном клубе с набором пластинок сопроводилось организацией танцевальных вечеров, куда доступ был ученикам только в летнее время и куда мы на свой страх и риск оставались по субботам после кино, убедившись, что все учителя уехали из поселка. Поимка ученика на танцах или вечернем сеансе кино грозила двойкой за поведение за неделю, снижение оценки по поведению за четверть, разбор и наказание на классном часе и родительском собрании. Строгие нравы тех лет были непререкаемы, и каралось отступление от них жестко. Запрет пользования косметикой даже не обсуждался и карался не менее жестко.
Но веяние времени, как говорится, начало брать свое. Молодые учительницы внесли свой вклад в продвижение «ростков свободы» в нашу жизнь. У нас стали проводиться праздничные вечера, классные вечера отдыха, походы на пионерский костер, где налаживался контакт как между нами учениками и нашими учительницами.
Можно долго вспоминать эти школьные годы, все наши «подвиги» и «борьбу за свободу нравов». Но не очень то и хочется выносить на всеобщее обозрение все наши «шалости», а похваляться какими-либо победами на фронте борьбы за обучаемость вроде тоже не уместно. Единственное что хочется сказать в заключение, у всех моих одноклассников, в том числе и у меня, сохранились только добрая память и приятные воспоминания о школьных годах, о наших наставницах, дай Бог им здоровья и долгих лет жизни.
Перечитал написанное и понял, что очень уж коротко и скомкано поделился я впечатлениями, но сами понимаете, что более подробное изложение может заинтересовать только непосредственных участников тех событий, а широкий круг прочитавших эти воспоминания если вспомнит доброй памятью своих учителей, то это будет и мне приятность и осознание не даром проведенного времени в творческих потугах.

_________________
Земеля

Директор школы Анна Макаровна

_________________
Земеля

Классный руководитель Эмилия Борисовна

_________________
Земеля

Валентина Анатольевна, классный руководитель в 8 классе

_________________
Земеля

Вот она школа родная

_________________
Земеля