М.Ф. КОТЛОВ
КОЛОКОЛА
1гл. УКАЗ ЦАРЯ Только к утру Петр Алексеевич пришел в себя от потрясения: 19 октября 1700 под Нарвой шведы разбили русскую армию. Потери были очень большие: около шести тысяч человек и вся артиллерия. После такого тяжелого урока царь понял, что Россия к войне еще не готова. За выход к Балтийскому морю сражаться надо, и он не отступит от своего, но для этого нужна более организованная и лучше вооруженная армия. Петр Первый всегда был быстр в решениях и настойчив в достижении цели. Он немедленно по стране ввел рекрутские наборы и приказал обучать солдат ратному делу. Запасы свейского (шведского) железа иссякли, а свое лить пока не научились. И он велел срочно снимать с церквей и монастырей колокола, благо там была лучшая по тем временам медь, и лить из них пушки и мортиры. Потом, Петр взял на заметку, надо обязательно строить свои железоделательные заводы. «А будет свое железо, и к Балтийскому морю прорвемся! И свеи нам дорогу не загородят!» - решил Петр. На западных рубежах страны в ожидании нападения шведов стали готовиться к обороне. А в глубь России отправились нарочные с последним указанием царя – снимать колокола и отправлять на переплавку. * * * До самого утра просидел в своей канцелярии воевода Кайгородского уезда Иван Радилов. Подумать было о чем!.. Среди ночи его поднял нарочный из Москвы и вручил цареву грамоту. Указ царя, требующий, как всегда, немедленного исполнения, ошеломил его. «Взбунтуются мужики! Точно взбунтуются! – думал он, держа перед собой в трясущихся руках грамоту с царским гербом. Царь приказывал в кратчайшие сроки снять все колокола в уезде с церквей и монастырей и отправить их обозом в Нижний Новгород на переплавку. – Ему приказы отдавать легко – под боком стрельцы. А каково нам, царевым слугам, его волю исполнять за тридевять земель от Белокаменной? Народишко здесь вельми строптивый! В этих темных лесах и топких болотах и сгинуть недолго». Радилов вспомнил рассказы стариков о событиях в Кайгороде в 1673 году. Еще не успели утихнуть страсти от восстания Стеньки Разина, как поднялись жители Кайгорода. Причиной бунта послужило введение новой повинности – единовременного денежной подати в размере 60 рублей. Это были немалые деньги! Едва воевода Григорий Волков и его приказчики приступили к сбору денег, как жители сразу взбунтовались. Они шумной толпой двинулись к приказной избе и осадили всех, кто там находился. Верховодили бунтарями Аникий Ташкинов, Дмитрий Беркутов и Федор Пушкарь. Взбунтовавшиеся тогда под угрозой расправы изгнали из города старост, целовальников и даже самого воеводу. Могло быть и хуже… Несколько месяцев кайгородцы жили вольной жизнью, не платя никаких податей, не признавая царя и его слуг, пока сотня стрельцов из Москвы под началом Ермилова не навела порядок. Теперь из-за колоколов может возникнуть подобное. Лихими людьми эти места всегда славились. Их, как магнитом, тянуло сюда, на большую дорогу. Еще внуки Федора Лукича Строганова, Яков и Григорий, выпросили у царя Ивана Васильевича в 1558 году грамоту на освоение прикамских земель. Григорий Строганов получил привольные края от Соли Камской до устья реки Чусовой. Яков – все земли по Чусовой и по Каме с притоками. Грамота позволяла им ставить крепости, иметь снаряд огнестрельный, пушкарей и воинов. Вскоре здесь выросли первые города: на Чусовой – Чусовской и Орел, на Каме – Кайгород. Чтобы уберечься от инородческих племен, Строгановы на торговом пути в Сибирь построили укрепленные земляными валами и частоколом крепости, пригласили на ратную службу ватажки вольных людей. Именно им Радилов и доверял меньше всего. Народец своенравный: если что не по ним, сабли могут повернуть и против власти. С вольными людьми, да и с посадскими, у которых тоже крутой норов, ухо надо держать востро. А тут такой указ! И не выполнить его нельзя! Радилов знал, что с ослушниками своей воли Петр очень крут. Приедут стрельцы, и петлю на шею… А как выполнить?.. Он шумно вздохнул и, чтобы размять затекшие ноги, прошелся по горнице. Жалобно заскрипели половицы – приземист, но грузен был воевода. В раздумье почесал тугой, выпирающий живот и тоскливо покачал головой: - Да, задал ты нам, Петр Лексееч, задачку! Похлеще других будет! Здесь без помощи отца Алексия, пожалуй, не обойтись! Придется на поклон к священнику идти. Не хочешь, а пойдешь! Протоиерея Алексия, настоятеля Успенского монастыря, известного и уважаемого во всей округе человека, он недолюбливал, но все-таки решил посоветоваться с ним. Ведь колокола-то придется забирать и у него – как его обойдешь? На улице шел обильный снег. Поеживаясь от крещенских морозов, направился к храму, который находился недалеко от канцелярии, в центре города. В Кайгородском уезде находилось немало православных храмов. В самом городе их было три. Но самым почитаемым из них считался Успенский – древнейший монастырь, который, по преданию, основал сам преподобный Трифон в 1550 году. Звонарь Никодим, проводивший воеводу во внутренние покои монастыря, и Алексий немало удивились столь ранним визитом царского наместника. Он вообще не баловал церковь частыми посещениями, даже в праздники, а если была нужда, вызывал священнослужителей в городскую ратушу или к себе в канцелярию. А тут собственной персоной да в такую рань. - С какими вестями пожаловал? – недовольно спросил Алексий. Он знал о прохладном отношении Радилова к церкви, поэтому тоже недолюбливал его и не находил нужным скрывать это. - С тревожными, батюшка, с тревожными! Воевода тяжело плюхнулся на лавку у стены, расстегнул овчинный полушубок, снял шапку и огляделся. В келье настоятеля все было просто, без излишеств: иконы в углу и на стенах, рабочий стол завален книгами и бумагами. Алексий, облачившись в рясу, сел напротив. - Слушаю тебя, Иван. Поторопись, надо готовиться к службе! - Указ Петра Алексеевича поступил, - начал разговор Радилов и замолчал, не зная, как лучше объяснить. - Ну же! – поторопил Алексий. – Али еще не привык к нововведениям царя? Пора бы… - Этот указ…нелегко будет выполнить. Но… - воевода нахмурил густые брови и поджал мясистые губы, - придется! - Говори яснее! О чем указ? - Слышал, наверное, что наши под Нарвой от свеев по шее получили? Будь они неладны… Все пушки там растеряли, а новые негде взять. Сейчас, чтобы изготовиться к новой войне, царь Петр приказывает снять колокола с церквей и отправить их на переплавку. Из них-де и будут лить пушки. И нам надо снимать… - Вот как! – в сильном волнении настоятель сорвался с места, подошел к окну с видом на одну из колоколен, с жалостью посмотрел на звонницу и спросил: - Как же мы без колоколов-то? Без них нельзя! Чем народ в церковь зазывать будем? Эх, Петр! На святое руку поднял! Радилов в ответ только пожал плечами. После смерти патриарха Андриана с церковью стали считаться меньше, чем во все другие времена, начиная с Крещения Руси. Нового Владыку, которого ждали не только священнослужители, но и все верующие, так до сих пор и не назначили. На его место Петр распорядился ввести новую должность – местоблюстителя патриаршего престола, который имел лишь функции духовного пастыря. А всем имуществом Русской Православной церкви стал владеть Монастырский приказ во главе со светским чиновником. Воевода терпеливо ждал ответа. Наконец Алексий повернулся: - Где указ? Иван протянул грамоту. Настоятель быстро пробежал глазами написанное, потом, внимательнее, еще раз и еще. - Что ты хочешь от нас? – спросил он. - Поддержки! Бунта боюсь! Алексий посмотрел на собеседника. Таким он кайгородского воеводу еще не знал. Обычно важный и грубый со всеми, кроме лучших в городе людей, сейчас он в ожидании ответа заискивающе глядел на него. - В таком деле нашей поддержки быть не может! Но…царское слово для всех закон, в том числе и для нас, служителей церкви. Делать нечего – придется отдать колокола на переплавку. Свеи после такой убедительной победы в любой момент могут двинуться на Русь. Без пушек с ними не совладать… - Народ успокоишь? – с надеждой посмотрел на священника воевода. - Постараюсь! Монахам и прихожанам объявлю волю царя – батюшки… - Алексия прервал колокольный перезвон, призывающий к утренней службе. Он дождался окончания звона и грустно добавил: - Когда прикажешь снимать? - Нарочный с таким же известием поехал по большаку дальше, до Соли Камской. Оттуда санный обоз и начнет путь, пойдет мимо нас и к Нижнему Новгороду. Везде колокола будут снимать, не только у нас. Когда обоз прибудет, колокола должны уже лежать на земле. - Скоро праздники великие начнутся, - задумчиво сказал Алексий. – С колокольным звоном будем справлять их али как? - Не знаю! – воевода резко встал, давая понять, что разговор на эту тему пора заканчивать. – Это зависит не от меня. Как обоз будет двигаться. Наше дело выполнить царский указ. А не выполним… не только моя голова с плеч долой, но и твоя пострадает! Петр Алексеевич на такие дела скорый. Сам знаешь! Так успокоишь людей? Алексий ничего не сказал, только согласно кивнул головой. 2гл. НИКИТА
На масляной неделе, в субботу, принято было в Кайгороде выходить на Каму на кулачные бои. Эта старая традиция редко прерывалась, за исключением дней, когда городу угрожали иноверцы или разбойники. Разорительных набегов Кайский край перенес несколько, самый крупный из них произошел в 1581 году. Тогда, воспользовавшись тем, что кайгородцы в числе других участвовали в военном походе в Сибирское ханство, вогульский князь Кихек Пелымский, прозванный так по месту своих владений на реке Пелым, вторгся в пределы уезда, сжег и ограбил все селения на своем пути. Даже Кайгород, укрепленный земляным валом, частоколом и дозорными башнями, ощетинившийся пищалями и пушками, не сумел отбиться от вогулов. Но если опасность не угрожала городу, в Масленицу мужики не могли удержаться от кулачных состязаний. Это было одно из главных событий в общем гулянии. Дома в этот весенний день редко кто мог усидеть – все устремлялись на Каму. …Стоял легкий морозец. Ближе к полудню к берегу потянулись люди. Там уже стояли мужики из посада. Кряжистые, бородатые, они молодцевато толкали друг друга и поглядывали в сторону города. Самые нетерпеливые из них, жилистые ковали, вышли на белое поле Камы и стали отаптывать снег. Кайгородцы меж собой редко дрались. Чаще с заезжими торговцами, коих в городе всегда хватало. Кайгород был крупнейшим в этих краях торговым центром, где сходились интересы купцов из Перми Великой и других городков Каменного Пояса, которые везли с востока мягкую рухлядь (пушнину), соль и из Великого Устюга, Хлынова, Нижнего Новгорода, поставлявшие с западной стороны железо и мануфактуру. Поэтому недостатка в пришлых людях здесь не было. Наконец к берегу подошла большая толпа мужиков. Это были строгановские люди из Соли Камской – дружные и задиристые ребята. Любопытные посторонились, пропуская их вперед. Разговоры среди кайгородцев сразу стихли. Они оценивающе оглядели будущих противников: численность была явно не в их пользу. - Да, мало нас, - вздохнул низкорослый, но широкоплечий кержак, приверженец старой веры. – А где Никитка Ташкинов? Пошто не пришел? - Не хотел он идти, - отозвался молодой коваль Федька, - говорит, работы много. - Все деньги зарабатывает, чтобы Катьку выкупить? Напрасно старается! Не выкупить ему девку, не осилить!.. - Почему? – отозвались сразу несколько человек. - Жаден хозяин ее! Ох, как жаден! И еще хитер, как старый лис! – кержак скинул с себя потрепанный зипун и добавил: - Не время сейчас разговоры разговаривать, драться надо – строгановских холуев бить! Пошли! - Надо бы позвать Никиту! – сказал кто-то и оглянулся на Федьку. - Почему я? – обиженно воскликнул он. - Потому что самый молодой и быстрый! А ну, проворь! Федька с интересом оглядел приближающуюся толпу иногородцев и с явной неохотой пошел в город. * * * …Дверь кузни была чуть приоткрыта, оттуда слышался мерный перестук молотков. В небольшом помещении ярко полыхали горны, шипели и охали меха. Кузнец и молотобоец в широких прожженных кожаных фартуках, накинутых на полуголые тела, проворно хлопотали у наковальни. Во все стороны яркими брызгами сыпались искры. Старый кузнец Ануфрий полуметровыми клещами держал раскаленную добела заготовку и маленьким молоточком постукивал то по заготовке, то по краю наковальни. А Никита кувалдой обрабатывал ее: бил в то место, куда молотком указывал кузнец. На вошедшего парня они долго не обращали внимания. Наконец заготовка оказалась в деревянной кадушке с холодной водой. Послышалось шипение, и облако белого пара, медленно растекаясь в воздухе, стало подниматься к закопченному потолку кузни. Старик повернулся: - Пошто пришел? - За Никитой! – отозвался Федька. – Мужики на Каму зовут. …Строгановские торгаши пришли… Наших точно побьют! - Все не зря – ума больше будет. Кто виноват, коли до сих пор драться не научились? Парень угрюмо переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать. Потом с надеждой глянул на Ануфрия, Никиту и добавил: - Мало нас! А драться мы можем! - Эх! – по-молодецки крякнул дед. – Вот я и говорю, что драться не умеете, коли храбры только, когда вас много. Бьют не числом, а умением! Ануфрий вытащил остывшие в воде заготовки. Долго вертел их и с укоризной заметил помощнику: - Пошто сильно бьешь? Так бы и дал тебе заготовкой по лбу… Нежнее надо… Железо – оно ласку любит. Это не по морде лупить… Он притушил огонь в горне и махнул рукой: - Ступай, Никита, коли без тебя не управятся. Помню, раньше я никогда не пропускал кулачных боев и в драке завсегда первым был. Моего кулака многие боялись! Так то! Да и праздник сегодня – золовкины посиделки. Ступай! И смотри… не подведи! …Над Камой стоял глухой стон да хруст снега под пимами и сапогами. Любопытные горожане с берега подзадоривали дерущихся: - Так его… Поддай! Правой его, под жабры! А ты не скули, тоже бей! Да разве так бьют!? - Эх! Теснят наших строгановские холуи. Держись!.. – переживал старый и щуплый, как сморчок, дед. Он все порывался спуститься вниз и ввязаться в драку, но благоразумие всякий раз одерживало верх. Увидев Никиту и Федора, он чуть не закричал на них: - А вы пошто здесь со стариками и бабами?! А ну, постойте за наших! Быстро оценив ситуацию, ребята врезались в самую гущу потасовки. Никита наткнулся на приземистого, широкого в плечах бородача средних лет со шрамом через все лицо. Однако не тут-то было: на сильный, в общем-то, удар он только ухмыльнулся кривой улыбкой и в ответ так вдарил, что у коваля из глаз посыпались искры. С трудом устояв, Никита тут же наклонил голову и по-бычьи ринулся на иногородца. Рядом бился Федька. Временами он поглядывал на Никитку, замечая, как тяжко ему приходится, но помочь не мог – по неписанным правилам кулачных боев двое и больше не могли бить одного. Обе стороны дрались молча и крепко. Лица многих были уже в кровоподтеках, но и они не отступали. Никита чувствовал, что долго не выдержит натиска своего противника, настолько упорно тот наступал. Уже шатаясь от усталости, он изловчился и стукнул бородача сверху вниз привычным для молотобойца ударом, вкладывая в это все последние силы. Противник грузно осел в сугроб и откинулся на спину. - Молодец, Никитка! – крикнул с берега дед и заплясал от радости. – Ох и ловкач! Смотри, какого бугая уложил. Знай наших! Никита немного отдохнул, утер кровь снегом и пошел на подмогу своим. А через некоторое время строгановские солеторговцы уже ретировались с поля боя. Возвращаясь назад, усталые, но довольные победой, кайгородцы шумно обсуждали драку. Когда они уже подходили к домам, перед Никитой вырос незнакомец в дорогой лисьей шубе. - Ну, ты, парень, и молодец! – дружески похлопал он по плечу Ташкинова. – Хорошо дрался! Молод еще, а силен! - Коваль я. С малолетства в кузне молотом бью, - просто ответил Никита и хотел идти дальше. - Постой! – Придержал его незнакомец. – Дело есть! Не ты ли у Ануфрия-кузнеца в подмастерьях ходишь? Парень недоверчиво оглядел незнакомца и кивнул. - Слыхал о мастере твоем, слыхал. Люди говорят, лучшего рудознатца в округе не найти. - Это так. Старик толк в рудах знает. - Ну и кому он знания свои передает? Тебе? - Мне! А что? - Разговор серьезный есть. Пойдем в кабак. - Не могу. Ануфрий… - Дед твой обождет! – прервал Никиту незнакомец, внимательно оглядел его: высок, крепко сбит, легок в движениях – и предложил: - Пошли! Дело серьезное, обсудить надо! Они зашли в ближайший трактир. Просторная прокопченная изба ломилась в этот день от народа. Одна часть помещения отводилась печи, где суетились две женщины, другая была занята длинными столами и широкими лавками. Вместо дымовой трубы в потолке зияла «продуха», поэтому в воздухе, кроме запаха вина, водки и овсяной браги, сильно пахло дымом. Но это не мешало мещанам и крестьянам из близлежащих деревень весело проводить время. Кто-то пил на свое, а нищеброды и бродяги, примостившиеся с краю столов, за чужой счет, в честь Масленицы. Мир не без добрых людей, авось, кто-нибудь да подаст. Кабатчик сразу отметил в новых посетителях одного не привычного для его заведения гостя и засуетился. Через несколько минут для них освободили стол, согнав с него пьяных извозчиков и попрошаек, тщательно вытерли его и стали накрывать. - Ты, видать, при деньгах! – с восхищением сказал Никита, осматривая блюда, которые подносил подручный кабатчика. - А это когда как! – ответил незнакомец и по-хозяйски расположился за столом. – Тебя как звать-то? - Никита Ташкинов. - А меня Григорий Вяземский. Из Хлынова приехал сюда, в Кайгород. Приехал по делу: ищу человека, который может руду искать. - Лучше Ануфрия нет в этих краях рудознатца. Только старый он, по лесам и болотам уже отходился. А тебе зачем руда понадобилась? Григорий неторопливо разлил водку по чаркам, залпом осушил свою, хотел что-то ответить, но его привлекли голоса с соседнего стола. Там сидели два старика, по виду крестьяне, и что-то горячо обсуждали: - Не дадим супостатам снять колокола. Народ поднимем, за вилы возьмемся! - Поднимем!.. Возьмемся!.. А ежели воевода против нас штыки? - Топоры да вилы не хуже штыков! Поднимемся… как наши отцы в свое время. - А помнишь, чем все это закончилось? Вот то-то и оно! Разговор крестьян услышал кабатчик и прикрикнул на них: - Эй! Крамольные речи ведете? Смотрите у меня… Сейчас десятника позову! Старики испуганно переглянулись и поспешили, от греха подальше, к выходу. - Зачем, говоришь, руда? – вернулся к разговору Григорий. – Я, купец, в любом деле выгоду ищу. Сегодня железо в большой цене. Если бы у нас были свои заводы, разве Петр стал бы церкви разорять? Нет, не стал бы! Даже учитывая его большую нелюбовь к попам! – Он сделал паузу, выждал, когда собеседник тоже выпьет, и продолжил: - В ста верстах отсюда, у Верхневятского Екатерининского монастыря, есть святой источник. По преданию, он находится как раз на том месте, где когда-то основателям монастыря Павлу и Гурию привиделся то ли во сне, то ли наяву образ святой Екатерины. К этому источнику, освященному еще преподобным Трифоном, однажды возил дитя свое – в надежде на исцеление от болезни. И возле тех мест, на речке Чудовке, увидел остатки разрушенного железоделательного завода. Почему разрушенного? Кем и когда? Не знаю. А знать хочу! - Зачем? - Эх ты, кузнец-молодец! Ведь хорошее дело заброшено. А зря. Раньше у свеев железо покупали. А знаешь, почем? По 30 алтын за пуд. Дорогое очень! Но что поделаешь – брали, потому что своих заводов у нас мало. Сейчас воюем со свеями. Где брать железо, коли свое не будем лить? Из чего пушки да мортиры и прочее оружие делать будем? Никаких колоколов не хватит! - Колокола жаль! – вздохнул Никита. – Осиротеет церковь! Во что бить в праздники будем? - Вот то-то и оно! Григорий увидел, что перед его собеседником стоят уже пустые тарелки, подозвал кабатчика: - Принеси-ка нам, голубчик, еще чего-нибудь перекусить! – и продолжил: - Сейчас железо плавить – самое выгодное дело. Это я тебе как купец говорю! И я не упущу выгоду. Только хочу сперва выяснить: почему завод перестал существовать? Железной руды не хватало или лихоброды его разорили? А место там очень удобное - рядом проходит Воронинская дорога на Хлынов, под боком Вятка, недалече и Кама. Лучшего места не найти. В любую сторону товар вези. Сейчас завода нет, а дело… хорошее дело заброшено! - Был заводик, да весь вышел! – вдруг раздался громкий голос рядом с ними. Григорий и Никита оглянулись и увидели перед собой нищего. Грязная сермяга в дырах, сквозь которые он чесал свое тело, всклокоченные огненно-рыжие волосы и жидкая бороденка придавали ему не столько жалкий, сколько комический вид. Он стоял и вполглаза жадно смотрел на заставленный едой стол. - Ты кто такой? – хмуро спросил его Вяземский. - Ивашка-счастливый! Спроси любого здесь – скажут, кто я. – Нищий приблизился и тихо добавил: - А заводишко вовсе не лихоброды разорили!.. - Ты откуда знаешь? – заинтересовался купец. – От людей слышал или сам был там? - Пришлось побывать… В 1689 году в наших краях слух прошел, что на речке Чудовке хлыновский винокур Аверкий Трапицын построил домницы и железо льет. Я родом из Березовки, наша деревня возле большой дороги стоит. Многие тогда на завод пошли на заработки, подался и я. Заводчик Аверкий обещал золотые горы. Эх, знали бы мы, чем все это закончится… - Ивашка замолчал и оглядел стол. – Если угостите, добрые люди, в честь Масленицы… - Садись за стол. Пей, ешь – не жалко, - пригласил купец. – Только расскажи все без утайки. Грязные, трясущиеся руки рыжего нищеброда быстро замелькали над столом. Он выпил полную чарку водки, хорошо закусил и, раздобревший от угощения, стал вспоминать…
3гл. ОЗЕРО АД
- Я на заводе самую тяжелую работу выполнял – был рудокопом. Прикуют тебя в штольне цепью к тележке, чтоб не убежал, и так весь день-деньской работаешь. Хотел заработать деньжат, а попал в кабалу-подневолю, - начал рассказывать Ивашка-счастливый. – У Аверкия приказчик был, Федор-молчун. Не человек, а сущий дьявол, убивец. Не зря поговаривали, что он из бывших разбойников, до этого лихобродил возле Кая на большой дороге. Всех работников в страхе держал. За невыполнение урока-задания бил нещадно. Бывало, слова за день не вымолвит, а кнут в руках над нашими спинами так и мелькает. Потом хозяин привез откуда-то Касьяна-меченого, которого, говорят, изгнали из родной деревни за колдовство, и определил его катом. Надсмотрщиком, значит. Кто у него в руках побывает, недолго потом задерживается на белом свете. Жизнь на заводе превратилась в ад кромешный. За любую провинность, даже самую пустяшную, потчевали нас кнутом нещадно. Многих забили до смерти. Чтобы люди не бежали, завод обнесли высоким частоколом. А беглых ловили, на шею одевали «рогатки», били смертным боем, а чтобы раны не заживали, присыпали их солью. Работали от зари до зари и с голоду пухли. Люди стали умирать: что ни день, то покойник. Но это хозяина не страшило – рядом проходила екатерининская дорога. Федор-молчун, по старой привычке, со стражниками частенько устраивал там засаду и всех, кто попадался, грабили и силой загоняли на завод. Ивашка остановился, чтобы перевести дух, выпил еще водки и жадно закусил. В трактире стояла тишина. Оказывается, к его разговору прислушивались не только Никита и Григорий, но и другие посетители. С соседнего стола донеслось: - Ивашка! Расскажи, за что тебя счастливым прозвали. Пусть господин хороший послушает! - Прозвище, действительно, необычное, - заметил Никита. - Необычное? – горько усмехнулся нищий. – Я несколько раз под батогами побывал – и не умер, хотя должен был. Касьян пообещал забить меня до смерти, как ни старался – не забил, живучий оказался. То, что я пережил, - на несколько человек бы хватило. Кат на моем горбу поработал на славу. Потому и счастливый, что не умер. – Он неожиданно распахнул рубище и повернулся к ним голой спиной. Грязное, худое тело было обезображено сплошной сеткой глубоких шрамов. – Это Касьянова метка! - Почему завод остановился, знаешь? – направил беседу в нужное русло Григорий. - Как не знать, добрый человек. Железо наше было неважнецкого качества. Кто виноват в этом – не знаю. Не покупали железо у Аверкия, и все тут. Он ходил злой, как собака. Касьян плеть из рук не выпускал. Нас, работников, стали морить голодом: незачем, мол, вас кормить, бездельников. А задания при этом не сбавили. Нищий неожиданно закашлялся, потом замолчал, собираясь с мыслями. - Все верно говорит Ивашка, - донеслось с соседнего стола. – Его правда на спине отпечатана. Когда Ивашка заговорил, опять наступила тишина, даже кабатчик старался не шуметь. - Бунт начался весной в лесных куренях. Однажды Федор-молчун заставил углежогов подняться на самый верх кострища и заложить глиной «продухи», сквозь которые вырывалось пламя. Дрова должны не гореть, а медленно тлеть, только тогда они превратятся в древесный уголь. А огонь все разгорался. Кострище – это, сударь, уложенные особым способом дрова и снаружи замазанные глиной, чтобы образовалась как бы печь. Лезть туда было опасно, и жигари отказались. Высота-то под два человеческих роста. Пусть лучше сгорит все – не впервой. За ослушание приказчик пообещал всем плетей. До смерти забью, кричит. Тогда самый молодой углежог, сын мастерового, решил рискнуть. … И около «продухи» неожиданно провалился в самое пекло. Сгорел парень заживо. Не выдержали жигари, схватили Федора и отправили следом в огонь. Перебили стражников, которые прибыли с приказчиком. Потом углежоги двинулись в карьер и освободили рудокопщиков от цепей. Освободили и меня… Когда мы все вместе пришли на завод, стражников уже кто-то предупредил о бунте. Но справиться с нами они не смогли: наши топоры да лопаты оказались сильнее их сабель. Кто не успел из стражников в лес уйти, всех в землю положили. Но Аверкия и Касьяна в тот день на заводе не было – они ушли на службу в Верхневятский монастырь. Кинулись мы туда, но их тоже уже предупредили, заперлись они за толстыми стенами монастыря, не взять их. Монахи, как ни уговаривали, не выдали нам душегубов. А приступом монастырь брать не стали, греха побоялись. - А завод! – спросил Вяземский и, в волнении, схватил нищего за руку. – Что с ним стало? - Заводишко спалили. Не пожалели. Дом купца тоже сожгли, частокол разбили! – ответил Ивашка и недовольно вырвал руку. - Что было потом? - Одни предложили продать заводское железо, его скопилось немало на дворе, деньги поделить и разбежаться. А как же Аверкий и Касьян? Простить им? Ни за что! И большинство решило идти к кайгородскому воеводе и рассказать ему о беззаконии супостатов. Отправились мы с челобитной искать защиту у царского слуги. Однако Аверкий Трапицын оказался проворнее нас: успел каким-то образом предупредить воеводу. У Кайгорода нас, как бунтовщиков, уже искали приказные люди со стражниками. Еле ноги от них унесли. Что делать – не знаем. Схоронились пока около озера. Думали, не найдут нас. Озеро большое, вокруг края дикие, нехоженые. Ошиблись мы. Там нас ночью и настигла погоня. Кто успел броситься в воду – уцелел, остальных посекли. А вода холодная – только что лед с озера сошел. Многие утонули, на другой берег только втроем выбрались. Когда немного рассвело, увидели, что за нами на плоту следует Касьян с приказчиками. Видать, Аверкий приказал ему не оставлять свидетелей, вот и старается. Поняли мы, что не уйти нам от погони, - бежать уже не было сил. Тогда стали мы молиться о спасении. И были услышаны… Произошло невиданное: на самой середине озера плот неожиданно закружило, завертело, что-то там, в глубине, заухало, засвистело. Это, видать, сама преисподняя открыла свои врата. «В ад его, – закричали мы, пораженные этим зрелищем, - в ад! И Касьяна-меченого, колдуна и душегуба, вместе с другими затянуло в пучину. Даже плота не осталось на поверхности. Вот так! Около них послышались шум, крики и смех. Под веселые возгласы окружающих подручный кабатчика и целовальник волоком тащили пьяного бродяжку к выходу. Во дворе стояла большая сосновая колода с прикрепленной к ней цепью с ошейниками. На цепь, как псов, сажали буйных посетителей, пока не очухаются от пьяного куража. Бродяга знал, какая участь его ждет, и под ободряющие крики посетителей упирался изо всех сил. - Потащили питуха на опохмелку, - съязвил Ивашка, глядя на происходящее. – Ничего, на холодке быстро протрезвеет. – Он рассмеялся, повернулся к собеседникам и серьезно добавил: - С тех пор озеро это Ад зовется. А я верю, что озеро есть не что иное, как вход в …преисподнюю! В ад!
_________________ михаил
|